пыли тела, руки, бедра, блестящие от пота и жира щеки; собаки с грязными мордами впрыгивают в это окно, обнюхивают сонные тела и снова залезают во двор, чтобы напиться грязной воды из лохани; в глубине комнаты он видит женщину, лежащую с открытыми глазами, платье задрано до колен; он улыбается; она пытается приподняться, и сразу в воздухе разносится запах гниения и грязной кожи; с крыши сыплются обрывки тряпок, сквозь тростниковую изгородь блестит луна, по волнистому железу пробегает крыса; дети, встревоженные снами, пробегающей крысой или взглядом Иллитана, ворочаются и стонут, один попадает ногой другому в глаз; их животы трепещут, купаясь в испарениях и лунном свете, по ним ползают бесчисленные, безымянные насекомые — тараканы забились между пальцев ног.

Собаки тычутся в колени Иллитана; он перешагивает окно и детские тела, подходит к женщине, присаживается на корточки, наклоняется над ней, видит ее открытые груди, вздымающиеся к его подбородку, пот, капли пота, перетекающие одна к другой по ожерелью; женщина поднимает руку, обнимает шею Иллитана, притягивает его к себе; Иллитан ощущает на своей щеке, потом на губах накрашенные губы матери, он закрывает глаза; лай собак, детский стон, крыса пробегает по волнистому железу: «Каждую ночь он говорит со мной, он ждет меня, как супруг». Крыса скользит по тростниковой изгороди, обнюхивает, тычется мордой в обрывки тряпок: «Каждую ночь, как примерный супруг, он ощупывает, обнюхивает одежды своей жены и своих детей и уходит, довольный и спокойный…» Иллитан целует ресницы матери:

— Благослови меня, очисти эти руки, которые убивают.

Она подносит его ладони к губам, потом скрещивает их на его лбу; вокруг слышны шорохи, на холмах зажгли прожекторы:

— Они придут снова, всякий раз они разбивают все в доме, спускают на детей собак…

Иллитан видит на ступнях и коленях своих братьев недавние укусы.

— Уходи, прежде чем приведут собак.

Иллитан встает, перешагивает через тела спящих братьев, выпрыгивает в окно; дворик перепачкан кровью, дерьмом, ошметками мяса; над лоханью вьется рой комаров Иллитан бежит через нижний город к реке, прыгает в лодку; голый мальчик, сидя в тине, ловит лягушек; он смотрит на Иллитана, широко раскрыв глаза, хотя уже довольно темно; песчаные кучи, подмытые водой, обрушиваются в реку; Иллитан гребет, теплая вода брызжет ему на колени на щеки; он по очереди опускает в воду натертые веревками запястья; две украденные у часовых винтовки блестят на дне; в нос лодки ударяются рыбы, ветки, ужи, гадюки, крысы, кора, подхваченные течением мелкие камни. На противоположном берегу Иллитан, увязая в тине, вытаскивает лодку на сушу, винтовки гремят, Иллитан вешает их на плечо, взбирается по откосу; зажженные вдали, над городом, лучи прожекторов обшаривают окрестности, достигая берега, где затаился мальчик; грузовики, джипы, бронетранспортеры движутся в их свете; Иллитан бежит вдоль соляных копей, соляные испарения разъедают его глаза, его одолевает сон, он щиплет себя за запястье, под ногами потрескивает соль, Иллитан дрожит, его окружают кучи мошкары; луна укрылась за облаками, по солевым отложениям пробегают небесные тени, кристаллы блестят, крошатся, рушатся; на кучах соли, под лопатами и вилами лежат мертвые и умирающие птицы; с другой стороны канавы кристаллы исчезают в кустарнике; Иллитан бежит, раздувая мошек, закрыв глаза и сжимая винтовки; москиты лезут к нему в рот, в уши, запутываются в ресницах, он фыркает носом, москиты падают под рубаху, до пупа, Иллитан просовывает руку под ремень, волосы на лобке кишат насекомыми, соль от его пальцев проникла под головку члена; другие мухи прилипли к потным пятнам под коленями; хруст кристаллов и насекомых; внезапно, на другой стороне реки — шум грузовиков…

Мальчик в иле оборачивается, амфибии катятся прямо на него, он прыгает, качается, его держит ил, фары греют его спину, солдаты смеются, мальчик падает головой в ил; водителя, сидящего за рулем, толкают его товарищи, один из них нахлобучивает камуфляжный шлем ему на глаза, солдат отбивается, кричит: «Сволочи, я не хочу его давить, я не хочу его давить…», транспортер увеличивает скорость, гусеница цепляет мальчика, солдаты стучат по стеклам, щекочут водителю подмышки, шею, грудь, водитель хохочет, всхлипывает, его голова упирается в ветровое стекло, транспортер входит в воду, водитель тормозит, останавливает машину, качает головой. Солдаты выпрыгивают из транспортера, мальчик раздавлен, голова под гусеницей, раздробленные ноги в иле; внезапно остывшие солдаты смотрят на него молча, ладони на ремнях винтовок.

Офицер выходит из джипа, подходит, видит труп: «Вы это сделали?» — трогает его, проводит рукой по разбитой голове: «Но как он оказался на берегу?»… дует в лицо: «Сволочи!» обходит транспортер, встает перед кабиной; руки водителя на руле, голова на руках, он плачет, пускает слюни, всхлипывает:

— Ты был за рулем? Водитель молчит.

— Отвечай!

Парень молчит, его колено стучит о дверцу.

— Быстро выходи.

Офицер залезает на подножку, хватает солдата за руку, грубо вытаскивает из кабины; солдат покорно сползает с сиденья и падает перед транспортером, офицер поднимает его за волосы, бьет кулаком в живот, по лицу: — Будешь отвечать?

Он берет с сиденья винтовку шофера, бьет его прикладом по почкам, солдат падает плашмя, прижав руки к животу; он катается по илу, извивается, стонет, кровь с губ и из носа смешивается с черным илом; офицер сапогом поднимает голову и плечи солдата, тот переворачивается на бок, его заголившееся бедро и грудь испещрены полосами, с подбородка, с бровей стекает кровь; другие солдаты, стоящие сзади транспортера, смотрят молча, сглатывая слюну.

— Вытащите ребенка. Заверните его в мою палатку и отнесите в джип, я присмотрю за ним, вы, дикари, еще надумаете его изнасиловать!

Солдаты вытаскивают мальчика из-под гусеницы, расстилают широкий прохладный брезент, укладывают труп; унтер-офицер наклоняется над шофером, поднимает его, прислоняет к дверце транспортера, бьет по щекам; солдат открывает глаза, его руки висят вдоль измазанной в иле гимнастерки; унтер-офицер толкает его на сиденье, сам садится за руль:

— Перестань дрожать. Одним меньше…

Колонна трогается, въезжает в реку: «Лучше убивать их молодыми».

Генерал целует перстень кардинала:

— Идите спать, Монсеньор, опасность миновала.

— Генерал, мои стражники неспокойны.

— Вам повезло, Монсеньор, ваши — лучшие в гарнизоне.

— Я все же боюсь, как бы они не побратались с повстанцами.

— Разве вы носите пурпурную мантию кардинала не для того, чтобы нести мир?

— Говорят, они не почитают даже священников. Те, что калечат детей, могут ли пощадить священников?

— Мне, во всяком случае, эта война предоставила возможность поглядеть на красивых голых солдат.

— Генерал, вы видели меня напуганным, забудьте об этом.

— Жир, окружающий ваше тело, жир на вашем лице смывает все чувства, все страхи, все неожиданности, все Желания, которые могли бы вас коснуться.

— Мне, признаюсь… до сих пор страшно.

— Я вижу, как блестит кольцо на вашем дрожащем пальце.

— В Гори они разграбили священные сосуды и златотканые покровы.

— Может быть, напялив эти ризы и стихари, обвязавшись орарями, они пили из этих чаш, развалившись в своей горной пещере, локти и зады треплет ветерок, вышивки замараны пылью; пили и спали до полудня, сжимая в руках золото; лен и пенька мокли и трепались под мышками и на ляжках, запах спермы исходил от повалившихся где попало пьяных тел дикого братства, звучал смех, и на земле, омытой вином, ветром, блевотиной, дрыгалась нога — так дрожит нога, соскользнувшая с постели проститутки.

Батюшка, иди почивать.

— Иду, нянюшка; сын мой, генерал, ступайте с миром.

— Спокойной ночи, Монсеньор. Я ухожу к моим радостям.

Поддерживаемый нянюшкой — она появлялась лишь по вечерам, перед отходом ко сну — кардинал