— Генерал, вам необходимо по утрам присутствовать при их одевании.

— Вы искушаете Господа, Монсеньор.

Кардинал прикладывает согнутую ладонь к уху:

— Я говорю: Господь видит их белыми и нагими, такими, как он их создал.

— Да, Господь видит нас белыми и красивыми.

— …обнять их всех до последнего, бить, приказать высечь того, кто прикрыл рот окровавленной ладонью и зарезать его этими ножами; убить всех невинных, тогда снизойдет на меня великий покой, зеленый ветер окутает мир.

Обед закончен; перед наступлением темноты кусты, обрамляющие пустынный двор, раздвигаются, пропуская повстанцев, прокравшихся в сумерках по теплым террасам архиепископства; они прыгают со стен, перебегают сад с легкими винтовками в руках; их сандалии приминают влажную землю вокруг бассейнов; генерал услышал шум прыжков, он подходит к окну, видит дрожащие кусты. Кардинал берет салфетку, встает, сутана цепляется за стул, он качается: «Генерал, генерал…», он плачет, тянет руку к двери, бросает салфетку на стол, звенят два бокала, генерал оборачивается:

— Ничего не бойтесь, Монсеньор. Он берет трубку полевого телефона:

— Стены охраняют стражники.

— Пусть возьмут золото, серебро, только…

Выстрел, перестрелка, генерал выталкивает кардинала в коридор, сестры с криками окружают его, складывают ладони, кардинал начинает молитву, уставившись на лестницу, ведущую в подвал. Стражники продвигаются по саду, падает один повстанец, потом другой, повстанцы убегают в лунном свете, стражники бегут по стенам; в коридоре — прохлада погреба проникает под платье — самая юная сестра хлопает в ладоши, потом ее лицо застывает, она бросается прочь, вырывается из рук, пытающихся ее удержать, подбегает к окну, под которым сидит на корточках генерал с телефоном на коленях, глядя на стычку в свете луны.

Стражник и повстанец сцепились на краю бассейна, кровь окрасила неподвижную воду, генерал тянет юную сестру за руку, она сопротивляется, потом присаживается, генерал опирается на ее плечо, она дает ему пощечину и убегает; генерал гладит себя по щеке: «Ох, уж эти женщины, эти женщины… парни гораздо послушнее…». Юная сестра пересекает кухню, работники лежат за плитами, она распахивает застекленную дверь, выбегает в сад, оранжерея освещена, молодой человек удерживает маленьких кастратов, упершись руками в дверной косяк; сестра бежит вдоль кустов, генерал звонит во дворец, подкрепление — двадцать заспанных пьяных солдат — погружено на машину и сброшено у ворот архиепископства; юная сестра бежит к двум дерущимся на ножах у бассейна, бросается между ними. Она бросается между ними, на ее грудь льется их кровь, ее голова бьется об их плечи, вклинивается между их грудями, ее окровавленный чепец сминается; юная сестра, крича, как птица, упирается головой в тела дерущихся, потом — клинки касаются ее щек — она сбрасывает чепец и расстегивает ворот платья, волосы растекаются из-под чепца по расстегнутому платью; девушка выпрямляется, встает, выпятив грудь, солдат отпускает повстанца, его рука, сжимающая нож, опускается, касается груди девушки, лезвие касается другой груди, девушка стонет. Повстанец опускает руку на ее грудь, два ножа звонко скрестились под ее шеей, холодные, омытые розовой кровью лезвия касаются ее пульсирующих вен, ладонь солдата разжимается на ее груди, пальцы повстанца, лежащие на открытой груди девушки, касаются пальцев солдата.

Стрекозы, изгнанные сражающимися из кустов, летают над красной водой. Девушка видит их черные хвосты, изгибающиеся под дрожащими крыльями; два противника тяжело дышат, их вздымающиеся груди прижаты к вискам зажатой между ними девушки.

Шум схватки удаляется, тени солдат и повстанцев вдали качаются по гравию, как медведи.

Генерал сидит на корточках, сжимая между коленями телефон, кардинал и сестры вздыхают в коридоре:

— Губернатор, нападение отбито…

«…сорвать эту рясу, сжечь знаки различия, тот, с ножом мясника, бросает их в огонь, присев на корточки, на лице — отсвет пламени, я тихо открываю дверь, одной ногой ступаю в синюю комнату, подхожу к нему, кладу ладони на его зад, потом на его теплый розовый лоб: давай откроем вместе мужской бордель!

— С ваннами для клиентов во дворе?

— Да, но ты будешь моим хозяином; с кнутом в руке, на бедрах — тигровая шкура, с деревянного балкона ты управляешь театром; ты ешь с моей тарелки, пьешь из моего стакана, ты слизываешь зерна с моей руки; два черных парня кидают песок в подземную тюрьму — ты хочешь?

Я притягиваю его к себе, я прижимаю его к себе, его слюна стекает мне на ладонь. Теперь я надену мой плащ пилигрима, он поднимается ко мне, его твердеющий член упирается мне в бедро; под его ногтями пахнет спермой; голова запрокинута, волосы спадают на мои запястья, рот приоткрыт, где ты учился искусству любви? — С самого моего рождения все вожделели меня под голубым небом, они опрокидывали меня на землю, обесцвеченную яростным светом, спиной или животом на дохлых мошек, их члены пронзали меня до сердца, когда они вынимали их, мой живот пылал; мухи, копошащиеся на кучах дерьма в отхожих местах над нами, привлеченные запахом спермы, вылетают из тени и садятся на наши сплетенные, дрожащие, задыхающиеся тела; мой принц, лежащий подо мной, твои слова волнуют мою грудь, твоя ярость — под моими клейкими коленями, ветер пролетает над долиной, омрачая хлеба, дитя, тысячу раз изнасилованное, смятое, пьяное, в полдень твоя блевотина на лестнице, другие мужчины подстерегают тебя у стойки, поглаживая блестящую бутылку, взгляды устремлены на твои бедра, дитя, вскормленное спермой, твоя майка сохнет на веревке над спящими голыми мальчиками, сплетенными на простыне…»

Солдаты вытесняют повстанцев за стены, сержанты приказывают открыть огонь, солдаты стреляют в деревья, сержанты зовут генерала, тот, с телефоном в руке, встает, подходит к двери кухни; повстанцы разбегаются по улицам верхнего города; маленькие кастраты дрожат у входа в оранжерею; у бассейна солдат и повстанец ласкают грудь девушки: «Теперь уходи, не то они тебя увидят», солдат толкает повстанца, рука девушки лежит на бедре повстанца, вверху, на стене, взахлеб смеются часовые:

— Товарищи, давайте напугаем кардинала, покажемся монашкам голыми!

Сержанты прячутся в кустах, один из них прицеливается в повстанца, стреляет, повстанец падает в бассейн, его большое тело тонет в теплой воде, девушка прижимается к солдату, он гладит ее затылок:

— Меня зовут Карлотта.

— Бунт, господин губернатор.

Генерал ставит телефон на угол стола, толкает дверь кухни, касаясь ладонью кирпичной стены; работники стоят, погрузив руки в горячую воду, моют и протирают посуду, вокруг бедер повязаны грязные рваные простыни; в алькове работник режет, рубит, отбивает мясо, нож и топорик сверкают над его плечом, он видит генерала, его шорты колышутся между ног:

— А меня зовут Аурелио. Мой брат Пино работает на кухне.

Солдаты прыгают со стен, рассеиваются, прячутся на улицах города, одни убегают в горы, другие пытаются найти убежище в кварталах нижнего города, но их обитатели, по приказу повстанцев, перерезают им глотки; солдатам, добравшимся до маки, горцы сохранили жизнь, их разоружили, ночью провели к пещере, допросили и вооружили снова.

Но генерал, пьяный от желания и вина, рыщет по кухне, засунув ладонь за ремень.

— Господин генерал, Пино — легкомысленный, по вечерам он ходит в нижний город, на ушах мыльная пена, рубашка расстегнута до пупа, гимнастерка приталена; он пьет с повстанцами и шлюхами, неизвестно с кем — он поднимается, ебется, они теребят его, умывают, причесывают, поливают духами. В полночь, вернувшись в казарму, он, голый, достает семейные драгоценности, целехонькие; он кладет их между ног, ложится на тюфяк и засыпает.

Пино опускает глаза, последние выстрелы отбрасывают блики на разбитые стекла. Кардинал благословляет сестер, его поджилки и колени дрожат:

— Овечки мои, овечки мои…

Быстрые рыбы накидываются на тело повстанца, шнурки его эспадрилий скользят по поверхности воды; солдат тащит девушку в кусты; сержанты бьют по стенам, выкрикивая угрозы.

— Возьми меня, возьми меня.

Она обнимает солдата, кусает его рот, его пальцы, вцепляется в его рубаху через мокрую от пота