С Бориса, бывшего надменным и спесивым ещё три секунды назад, вся спесь сошла. Как душем смыло. Он непонимающе, испуганно хлопал своими огромными глазюками.

— Ну, Боренька, — подмигнул ему Китяж, — что делать то, с тобой будем?

Борис переварил, первые секунды разговора. Начался он не в его пользу, но Боря играл дома. За него были стены.

— Ну, ремешок тебе больше не понадобится, — любезно ответил он Китяжу, — Всё равно, тебе жить осталось час. От силы — полтора. И от того, как ты будешь мне отвечать на вопросы, будет зависеть, примешь ли ты смерть, жуткую, лютую, или я удостою тебя смерти лёгкой — пули в затылок.

— А ты события не торопишь, Боренька, — также продолжал наглеть Тяжин, — Ты думаешь, если ты в этом дерьме выжил и жить в нём продолжаешь, так ты уже Бога за яйца поймал? Я то, умереть не боюсь. Умирал уже… А вот ты…

Дальше Боре не захотелось продолжать разговор в таком тоне, и он, тыльной стороной ладони ударил Китяжа по щеке.

— Будешь говорить, тварь, когда тебя спрашивают! Итак! Фамилия, имя! На кого работаешь? Когда, где и кем был завербован!!!

— Кирилл Тяжин, Военная Разведка. Майор Главного Разведывательного Управления, если конечно это тебе о чём-то говорит, Боренька, — Кирилл продолжал куражиться. Рано ещё было раскрывать все козыри. Он играл. Играл Жертву, — Кстати, фамилия Петацкий тебе не идёт. Поменял бы ты её на, скажем, Моисеев. А? Как звучит. Боря Моисеев, живущий в главном городском коллекторе. Когда ты последний раз мылся, Боря? От тебя воняет.

И ещё один удар. В солнечное сплетение. Его Кирилл почти выдержал, но Борис, действительно, был огромен и «пробил» хвалёную мускулатуру.

— Тебя, говно, сейчас не спрашивают. Разведчик… Что же ты здесь забыл, разведчик. И что это за ГРУ такое, что так легко себя пленить позволило? И самое главное, что это ты про никотин говорил, который убивает?

Кирилл немного отдышался от удара и продолжил свою издёвку.

— Что-то мне не очень-то верится, что ты здесь рулишь, Боренька. Мне кажется ты простой вышибала. Так. Кувалда ходячая. Заводишься от простой шутки, и вопросы задаёшь слишком простые. Нет, чтобы спросить, сколько жителей в Китае или, например, где находится Везувий… Нет, тебе сразу подавай, кто, откуда, зачем, что делать и кто виноват… Сошка ты Боря, мелкая… А вот с твоим непосредственным начальством я бы поговорил…

Снова удар. На этот раз так сильно, что у Китяжа полетели искры…

— Всё сказал? — злобно прошипел Борис.

— Ударишь ещё раз — лишишься глаза, — выдохнул Китяж, — Я буду разговаривать с пастухом, а не с его безмозглым бараном…

И Кирилл увидел как медленно, Борис замахивается. Он был очень сильный… И в этом была его главная слабость. Очень сильный — очень неповоротливый…

Представьте себе трубу двенадцать метров в диаметре и почти двадцать километров длинной. Представили? Я — нет. Не укладывается у меня в голове, как такое сооружение может находиться на глубине девяносто метров, под городом, который построен на болоте. Всё это должно было рухнуть, затянуться трясиной, заплыть водами Невы.

Но, не рухнуло, не затянулось, не заплыло. Мало того — работало, даже после удара. Конечно, канализационных стоков стало совсем мало — только из ведомственных бомбоубежищ и со станций метрополитена. Даже то, что Питерское метро считается самым глубоким в мире, не сказалась на работе коллектора. Он, всё равно был проложен глубже.

Первое, что захотел сделать Миша, когда прошёл через железную дверь с иллюминатором, и попал в главную трубу, было желание крикнуть «Э-ге-гей»!!! И поверьте мне, он бы это сделал, но… Он увидел свет фонариков, где-то в полутора километрах к северу. То, что это именно фонарики, Миша понял по их движению. Двигались они там, где труба поворачивала на запад, вдоль Невы.

Миша спрыгнул со ступенек и возрадовался тому, что нашёл именно резиновые сапоги. Дерьма было по щиколотку. Резаным сапогом он чуть не зачерпнул этой зловонной жижи. Но — обошлось, и он почавкал в сторону норовящего ускользнуть за поворот света фонариков. Надо было торопиться. Если свет пропадёт, то он просто будет двигаться на ощупь. А в таком сооружении это равносильно смерти. Пару раз казалось, вот-вот, и свет исчезнет, пропадёт, и останется только садиться и умирать в этих фекалиях, но Мишка лишь прибавлял шагу, и свет снова мелькал где-то вдалеке. Один раз луч даже повернулся в его сторону, но Козыревский был так далеко, что светящий фонарём просто его не увидел.

«А мог бы и пальнуть!» — усмехнулся Мишка и понял, что данная скорость является оптимальной.

Пройдя около полутора километров после этого инцидента, Мишка заметил, как фонари остановились, постояли секунд тридцать, а потом распахнулась дверь, из которой ударил яркий свет. Михаил тоже остановился и стал наблюдать. Фонарики зашли в распахнутую дверь и она закрылась. Оставив один луч света, который, почему-то не шевелился и светил лишь в противоположную стенку.

Убедившись в том, что свет, действительно неподвижен, Миша не спеша, чтобы, не дай Бог, не нашуметь, пошёл к нему.

То, что это такая же железная дверь, как и та, через которую он вышел в эту городскую прямую кишку, Козыревский понял, когда до неё оставалось метров двести.

«Надо же. Даже охраны не выставили. Неужели, настолько уверенны? Хотя… Чего им бояться. Система глубоко, посторонние не сунутся. Тем более — такие надписи на дверях. По теперешнему времени, надписям надо верить. Если написано „Не лезь — убью!“ значит, лучше действительно не лезть. Чревато…»

Бывший радист-разведчик аккуратно подошёл к двери. Точнее, последние метры до неё, он прополз на карачках. «Если в иллюминатор смотрят, надо подойти так, чтобы не заметили.»

Но, по тени, которой не было на противоположной стене, Миша понял — «Никто не смотрит, значит, у двери никого».

Обувь, явно мешала, поэтому, когда он вышел на бетонные ступени, а дальше, на пандус, он просто снял уже ненужные обрезки сапог и поставил их прямо перед дверью. Бетонные плиты, которыми были облицованы стены коллектора, был такие же, как и в метро, и Козыревскому не составило труда залезть по ним на маленький козырёк над дверью.

Козырёк оказался очень узким, но Мишка, всё же умудрился присесть на нём на корточки и дважды стукнуть рукоятью штык-ножа в дверь. Стукнул, сразу встал и стал наблюдать, за тенью на противоположной стене. Тень появилась через десять секунд после стука и, за дверью послышался человеческий голос. Правда, Михаил не разобрал ни слова. Да и не надо было ему ничего разбирать. Он взялся за штык-нож двумя руками и приготовился прыгать, благо высота была не больше двух метров.

Но караульный, стоявший за дверью, не особо горел желанием выходить и проверять «кто там?». Он долго вглядывался в темноту иллюминатора и что-то говорил. Прошло не меньше минуты, пока, наконец, заскрежетали два засова и участок коллектора осветил яркий свет.

— Степа, а ты веришь в «Чёрного ассенизатора?» — конвоир недоверчиво посветил мощным фонарём сначала в одну сторону коллектора, затем в другую.

— Брехня всё это, — раздался сонный голос из комнаты, — Знаешь сколько таких сказок, — и Степа начал перечислять, — Чёрный Турист, Черный Байкер, Чёрный Пожарный, Чёрный Спелеолог, Эээээ… Чёрный Дембель и Чёрный Ловелас! — дальше Стёпа начал цитировать известный до удара фильм, — «И с тех пор ходит черный дембель по земле, и нет его чёрной душе покоя…» А-ха-ха, — дальше он перешёл на такой дикий хохот, от эха которого, в многокилометровой трубе, любой Чёрный Ассенизатор стал бы простым Чёрным Засерей.

— Слышь, Стёпа. Ты бы не ржал так. А то я чё-то очкую, — охранник от страха поёжился, — И потом, если Чёрного Ассенизатора нет, то кто же тогда мне эти сапоги подогнал?

— Вася!!! Один мой! — Крикнул Стёпа и видимо вскочил и побежал к караульному, но тот резко развернулся и правой рукой поднял старенький, потёртый АКСУ-74, держа палец на крючке.