адской пещере. Опять темнота, одиночество. Он пулей выскочил из комнаты.

Задыхаясь в угаре воспоминаний, Маршалл поднял глаза и увидел перед собой бледное лицо жены. Она была расстроена, но в глазах читалась бескомпромиссная решимость. Он должен пощадить ее нервы и рассказать все, что скрывал от нее.

— Может быть, пойдем в дом? — предложила Рени.

— Нет, лучше на воздухе. Мне необходимо о многом рассказать тебе.

Ее объял ужас. Она хотела видеть перед собой человека, которого отняли у нее, но это был не он. Терпение, повторял Джордж. Последние месяцы доказали, что этого у нее предостаточно.

— Говори, Марш, — подбодрила его Рени.

Она немного отодвинулась и увидела, как напряглись мышцы на широких плечах, когда он поудобнее усаживался в жестком кресле. Она терпеливо ждала начала рассказа.

— Я неуютно чувствую себя в темной закрытой комнате, — наконец сказал он.

— Я проснулась и увидела перед собой дикого зверя. А ты ограничился одной фразой. И это все объяснение? — набросилась на него Рени. — Так ты мне доверяешь или нет?

Он встал и облокотился на перила.

— Магвир держал меня взаперти в наручниках в маленькой темной клетке. Хотел создать подобие тюрьмы…

Рени проглотила сказанное.

— Я заметила, что ты все время пытаешься скрыть от меня руки.

— Я проснулся среди ночи и не понял, где нахожусь. Должен признаться, меня охватил испуг. Единственное, что я хотел сделать, это вырваться из темноты, но я заблудился… Прости… — Он отвел глаза. Она не должна видеть, что творится в его душе.

— Не надо извиняться. Ты ни в чем не виноват. Мне не следовало выключать лампу, но я не знала. Теперь мы будем спать со светом, — закончила она спокойно.

— Если тебе неудобно…

— Перестань оправдываться! — Она почти кричала. — Я твоя жена и скоро стану матерью твоего ребенка…

— Ты уверена, что моего? — сердито выпалил он слова, которые готовился сказать все утро.

Рени, вне себя от ярости, влепила ему смачную пощечину.

— Как ты посмел усомниться в моей верности? — Она сжала кулаки. — Как ты посмел?

Маршалл грубо схватил ее за плечи.

— Ну, так что же все-таки произошло? — спросил он холодно.

— О чем ты?

Она побледнела, заметив перемену в его лице. Не может же он иметь в виду те несколько минут, которые она провела с Джимом, приняв его за мужа? Как он мог вообще подумать, что она способна любить кого-то еще! Он, единственный мужчина в ее жизни!

Маршалл притянул ее ближе, не обращая внимания на попытку освободиться из его больно сжимающих рук.

— Тебе не придется мне лгать. Я знаю, что случилось с тобой, — произнес он ненавидяще в порыве нахлынувших чувств. — После всего того, что мне пришлось пережить, еще несколько плохих новостей уже не имеют никакого значения.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Правду. Твою версию. Одну я уже слышал.

Рени закачала головой. Она поняла, Что в таком состоянии он ничего не воспримет адекватно. Она судорожно искала выход, надеясь, что, начав говорить, он выскажется более вразумительно.

— Объясни мне, что ты слышал.

Он фыркнул ей прямо в лицо, усадил в кресло и отвернулся.

— Фрэнк и Уэс все мне рассказали. Все! — устало промолвил он, приглаживая растрепанные волосы дрожащей рукой.

— Что? Что именно?

— Я столько раз мысленно представлял это себе! Но я не знаю, что здесь правда, а что ложь. Они сказали, что прежде, чем убить тебя, они… использовали тебя… — Слова, которые он так боялся произнести, вырвались наконец наружу.

— Они — что?

— Они сказали, что сначала изнасиловали тебя, — повторил он, не поворачивая головы. — Они сказали, что ты даже не сопротивлялась, а наслаждалась…

Маршалл не успел договорить. Рени подошла к нему и повернула к себе его лицо. Он отводил глаза.

— Послушай меня, — твердо сказала она. — Ничего этого не было. Когда они ударили тебя, я вырвалась и побежала. Они не трогали меня, слышишь, не трогали. Уэс только разорвал на мне платье, и все.

Ему очень хотелось верить сказанному.

— Спроси отца. Он разговаривал с доктором. Я никогда не врала и не собираюсь врать тебе.

Он посмотрел на нее. В душе кипели страсти, которые он не в силах был выразить словами.

— Верь мне! — Рени обняла его и хотела поцеловать. — У меня никого не было, кроме тебя.

Когда он почувствовал ее нежные губы сначала на щеке, еще не остывшей от пощечины, а затем на своих губах, с силой обхватил ее руками. В этом безумном объятии было все: и надежда, и любовь, и прощение.

— Эти долгие месяцы в заточении… — отрывисто говорил он. — И теперь, когда я узнал о ребенке… Это было последней каплей… Прости.

— Тебе незачем извиняться. Это произошло с тобой, но не по твоей вине. Магвиры хотели причинить тебе боль, и, очевидно, им это удалось. — Она крепче прижала его и гладила, успокаивая. — Мы начинаем все сначала, запомни.

Он кивнул. Они соприкоснулись губами, и души их слились воедино.

— Где ты был все это время?

Они стояли рядом, руки их были переплетены.

— Не важно. — Он силился отбросить внезапно нахлынувшие воспоминания. — Самое главное — я вернулся.

— Зачем ты затыкаешь мне рот? Я могу представить, что с тобой было. Тем более если не хочешь говорить об этом. Но я ведь часть твоей жизни, и ты не можешь делиться со мной только хорошим и умалчивать о плохом. Я не позволю.

— Рени… Я не хотел обидеть тебя… Я просто…

— Ты думаешь, со временем то, что тебя мучает, исчезнет? Нет — до тех пор, пока ты не перестанешь прятаться от своих проблем. Ты уверил себя, что я не справлюсь с этим? Или ты боишься, что я увижу в тебе что-то неприглядное? Я люблю тебя. Я слишком много испытала, молясь за тебя, беспокоясь о тебе, чтобы вот так просто отпустить тебя сейчас, когда ты нуждаешься во мне больше, чем когда-либо. — Она уже не сдерживала вырывающихся из груди рыданий.

Маршалл стоял в оцепенении. Он не мог шевельнуться, В ушах звенели ее слова. Он знал, что она права. Она угадала все его сокровенные мысли. Она для него — единственный близкий человек. Он сам сделал выбор, когда женился в ту дождливую ночь. Другого не дано. Но если он отвернется от нее сейчас, их совместная жизнь превратится в пытку, в бессмысленное существование, полное невысказанных мыслей и чувств. Ведь он сам просил ее делиться с ним всем, и радостями и печалями. И теперь он сам не сдержал данной обоими клятвы. Он как бы очнулся, подошел к ней ближе, легко подхватил на руки и сел, прижимая ее к груди.

— Ты права, ты права, — шептал он, осыпая ее поцелуями.

Рени лежала у него на руках, вымотанная только что произнесенной тирадой. Слезы текли прямо ему на грудь.

— Я не смогу вынести разлуки с тобой. Я должна знать, где ты, что с тобой… Почему ты не разрешаешь помочь тебе?

— Я знаю… знаю.