болгарской деревушке, по которой война прокатилась и схлынула, почти не изменив привычный уклад жизни.
— Ясно, — сказал Рой, посмотрев, в чем дело. — Мотор екнулся, и одна гусеница полетела. Нужно звать помощь по радио и сидеть ждать, пока они не приедут. Сами мы тут ничего не сделаем.
— Даже пробовать не станем? — спросил Самад.
— Чего пробовать, — вмешался Дикинсон-Смит. — Рядовой Макинтош прав. Для устранения такого рода поломки у нас нет оборудования. Будем ждать помощи.
— А долго нам ждать?
— День, — сказал Джонсон. — Мы оторвались от остальных.
— Капитан Смит, а есть ли необходимость сидеть в машине все эти двадцать четыре часа? — поинтересовался Самад, который страдал отличной гигиены Роя и вовсе не жаждал находиться с ним рядом в душный, безветренный вечер.
— Ага, выходной ему подавай! Да за это знаешь… — рявкнул Рой.
— Почему бы нет. Можно и поразмяться — нет смысла всем здесь торчать. Вы с Джонсом идите первыми, все разведайте, а когда вернетесь, пойдем мы с Джонсоном и рядовым Макинтошем.
Таким образом, Самад и Арчи отправились в деревню и три часа пили там самбуку и слушали рассказ хозяина корчмы о кратком налете двух нацистов: те нагрянули внезапно, съели все его припасы, отымели двух гулящих деревенских девок и всадили пулю в лоб человеку, недостаточно быстро указавшему им дорогу к ближайшему селению.
— Какие-то они были нетерпеливые, — говорил старик, качая головой. Самад уплатил по счету.
На обратном пути Арчи, пытаясь завязать беседу, сказал:
— Ха, да таких завоевывать и грабить — плевое дело.
— Двое людей — сильный и слабый — уже колония, сапер Джонс, — ответил Самад.
Вернувшись к танку, Арчи и Самад обнаружили, что рядовой Макинтош, Джонсон и капитан Томас Дикинсон-Смит мертвы. Джонсон был задушен проволокой для резки сыра, Рой убит выстрелом в затылок. Из его распахнутого рта исчезли все серебряные пломбы; только клещи остались торчать, как железный язык. А Томас Дикинсон-Смит, увидев надвигающегося убийцу, успел увернуться от уготованной ему судьбы и выстрелить себе в лицо. Он стал единственным Дикинсон-Смитом, который погиб от руки англичанина.
В то время как Арчи и Самад обмозговывали ситуацию, генерал-полковник Йодль сидел в маленьком красном здании школы в Реймсе и тряс чернильную ручку. Взмах, другой. Затем ручка исполнила вдоль пунктирной линии торжественный танец, вписав имя генерал-полковника в историю. Война в Европе окончилась. Человек, стоящий за плечом Йодля, быстро выхватил из-под его руки бумагу, и генерал- полковник понурился, в полной мере осознав свершившееся. Но Арчи и Самаду станет известно об этом спустя целых две недели.
В то странное время и завязалась дружба между Икбалом и Джонсом. В день, когда вся Европа ликовала, Самад и Арчи стояли на обочине болгарской дороги, и Самад держал здоровой рукой покореженный металлический ящик, из которого торчали куски провода.
— Радио — вдребезги, черт бы его побрал, — сказал Самад. — Придется начинать все сначала. Плохи дела, Джонс. Весьма плохи. Мы потеряли средства связи, передвижения и защиты. Хуже того, мы потеряли командира. У кого на войне нет командира, у того дела действительно плохи.
Арчи отвернулся от Самада и бросился к кустам в остром приступе рвоты. Бойкий на слова рядовой Макинтош обгадился у врат Святого Петра, и запах, проникая в легкие Арчи, усиливал чувство страха и дурно действовал на съеденный завтрак.
Самад
— Не подашь мне тот трехомный резистор?
Арчи густо покраснел, не зная, какую именно деталь просит Самад. Его рука нерешительно застыла над коробкой с проводами и всякой мелкой всячиной. Когда его мизинец случайно потянулся в направлении нужного предмета, Самад деликатно кашлянул. Индиец указывает англичанину, что делать, — вот так конфуз, но им хватило спокойствия и мужества, чтобы его преодолеть. Тогда Арчи впервые понял, что умелые руки, молоток и гвозди — отличный способ общения: они способны с успехом заменить разные там существительные и прилагательные. Этот урок он запомнил на всю жизнь.
— Молодец, — сказал Самад, когда Арчи подал ему электрод, но вскоре обнаружил, что одной рукой неудобно наматывать проволоку на панель радио, и возвратил деталь Арчи, показав, куда ее требуется приделать.
— Да мы его враз починим, — весело сказал Арчи.
— Жвачка! Пожалуйста, мистер!
На четвертый день танк окружила ватага деревенской ребятни, привлеченной недавним жутким убийством, зелеными глазами Самада и имеющейся у Арчи американской жвачкой.
— Мистер солдат, — старательно проговаривал английские слова мальчик-воробушек с каштановыми волосами, — жвачка пожалуйста-спасибо.
Арчи достал из кармана пять тонких розовых пластинок. Мальчик с покровительственным видом разделил их среди товарищей. Те принялись неистово жевать, от напряжения выпучивая глаза. Когда вкус лакомства ослабел, мальчики с немым обожанием уставились на своего благодетеля. Спустя несколько минут прежнего тощенького паренька снова послали говорить от имени народа.
— Мистер солдат. — Протянулась рука. — Жвачка пожалуйста спасибо вам.
— Больше нет, — сказал Арчи, полагаясь скорее на язык жестов. — У меня больше нет.
— Пожалуйста-спасибо. Пожалуйста? — не унимался мальчик.
— Ради Аллаха, — не выдержал Самад. — Нам нужно починить рацию и привести в движение эту штуковину. Получили свое — и хватит.
— Жвачка, мистер, мистер солдат, жвачка. — Это походило уже на речитатив; дети наугад раз за разом повторяли все немногие известные им английские слова.
Вдруг он разжал кулак и лукаво улыбнулся, предлагая сделку. На ладони лежали четыре зеленые, смятые, как пучок травы, банкноты.
— Доллары, мистер!
— Где вы их взяли? — Самад попытался выхватить деньги, но мальчик отдернул руку. Он непрерывно переминался с ноги на ногу, готовый чуть что дать стрекача. Этому вертлявому танцу детей научила война.
— Сначала жвачка, мистер.
— Скажи, где вы их взяли? И не вздумай меня дурить.
Резко нагнувшись, Самад ухватил мальчика за рукав. Тот отчаянно извивался. Его друзья потихоньку отступали, бросая своего стремительно тонущего вожака.
— Ты кого-то убил и взял деньги?
Вена на Самадовом лбу билась так неистово, словно хотела вырваться наружу. Он защищал чужую страну и мстил за смерть людей, которые не признавали его на улицах в мирное время. Это потрясло Арчи. Он воевал за свою страну и, хоть и ощущал свою малость, худо-бедно, но все же являлся одним из важных ее позвонков.
— Нет, мистер, нет-нет. Я у него. У него.
Свободной рукой он показал на большой заброшенный дом, жирной наседкой угнездившийся на горизонте.
— Наших убил кто-то из того дома? — рявкнул Самад.
