— И что?

— Всё в порядке, — ответил он. — Мы засаду устроили. Было четверо, есть трофеи. Насчёт трофеев я договорился, куда пристроить. У нас пострадавших нет. Но они убили дачного сторожа, который с нами тогда ехал.

— Петрович, — вздохнул я. — Рыжий такой, с бородой.

— Да, его.

Я с облегчением выпустил воздух, хоть и несколько застеснялся своей чёрствости. Петровича мне жаль, но я уже к смертям вокруг привык. Главное, что не пострадал никто из своих. Он услышал мой вздох, засмеялся:

— Ты не видел, на что девушки способны. Партизанская засада в классическом виде, те и выстрела в ответ сделать не успели. Их просто снесли, за секунду. На куски разорвали.

— Ну и отлично, — заявил я. — Не хрен было. А следующие не заявятся?

— Это уже не ко мне вопрос, — ответил он. — Сам соображай.

— Понял. Скоро выедем обратно. Вы там поаккуратней.

Когда группа, покинувшая НИИ, разместилась в усадьбе Бурко, Пасечник благоразумно не стал докладывать хозяину о наметившемся успехе. Если ты так и не обнаружил, куда делись Крамцов с Дегтярёвыми — это понятно. В стране бардак, ничего не работает, и гарантии, что они будут обязательно у Крамцова на даче, быть не может. Может быть, они все уехали к какой-нибудь двоюродной бабушке под Краснодаром или ещё куда. Или вообще погибли в начавшихся беспорядках. А вот если сказать, что ты «почти победил», а потом всё это провалить, то выйдет намного хуже. Это лучший способ испортить свою репутацию навсегда.

Зато Пасечник непрерывно давил на Ерёменко. И положение того с каждой минутой становилось всё хуже, потому что «команда уродов» пропала со связи. И опера, которые с ними должны были встретиться, тоже пропали со связи. Последнее, впрочем, легко объяснялось деятельностью «уродов», а вот исчезновение самой команды…

Один из «Транзитов», утыканный антеннами по всей крыше, был специализированной машиной, совмещавшей в себе функции поста прослушки, машины радиоразведки и КШМ. И трое человек из обслуги пытались связаться с машиной «уродов» любым способом, по мобильному, через автомобильную радиостанцию, запеленговать сигнал радиомаяка, но безуспешно. «Уроды» исчезли из эфира. И вот это нравилось Пасечнику всё меньше и меньше. Он даже сделал откровенную глупость — позвонил на мобильный одному из тех привлечённых оперов, которые ещё вчера наплевали на работу, надеясь что-то вызнать, но всего-навсего нарвался на грубость. Более того, привыкший к уважению генерал сделал ещё одну ошибку — пригрозил наглецу, чем лишь вызвал у того приступ издевательского хохота, и связь оборвалась.

Этот разговор разозлил его настолько, что всегда трезво мыслящий Пасечник спустил собак на экипаж радиофургона, а потом наорал на Ерёменко. Его снова дёрнул Бурко, тоже, судя по всему, начавший нервничать, но Пасечник сказал ему, что никаких новостей нет, и он допускает, что Крамцов с Дегтярёвыми сразу же покинули город, ночью, после взрыва, и теперь просто могут находиться на другом конце России. Бурко поморщился, сказал: «Работайте» — и ушёл.

А Пасечник снова задумался. Два контейнера с «материалом». Именно они должны определять в будущем маршрут движения беглецов. Куда? А вот тут двух мнений быть не может. Они поедут в Горький-16, закрытый город, весь посвящённый созданию ядерного оружия. В котором, однако, нашлось место для лучшего в мире центра по изучению оружия бактериологического. И где одним из ведущих специалистов является добрый друг покойного Владимира Сергеевича Дегтярёва. Что ещё нужно для полноценной мотивации?

Если семья Дегтярёвых сразу, никуда не заворачивая, поехала в Горький-16, то они уже там, а «материал» давно у Гордеева, дегтярёвского друга. А если они решили отсидеться, скрыться в городе или на пресловутой даче, то они после поедут туда, рано или поздно. В мирное время Пасечник сумел бы организовать их перехват на подъезде к закрытому городу, но сейчас… Сам бывший сотрудник ГУ ФСИН, он знал, что большая часть населения этих районов Кировской области представлена не сельскими жителями, весьма здесь немногочисленными, а «отбывающими наказание» в многочисленных ИТК. Если они вырвутся за периметры, трудно даже представить, во что превратится местность вокруг «Шешнашки».

Более того, помимо ИТК в этих местах собрано немало так называемых кадрированных частей с огромными складами военного снаряжения, оружия и техники. Пусть устаревших, но в очень большом количестве, на основе чего должны в военное время разворачиваться дивизии. Местные глухие леса способны укрыть в себе множество подобных мест. А что такое кадрированная часть? Если полк, то службу в нём несёт десяток-полтора офицеров и прапорщиков и не больше сотни солдат, главная забота которых тащить наряды да проводить профилактику техники, приготовленной к тотальной войне. Вовремя менять резинки, следить за состоянием аккумуляторов, периодически заводить. Если даже в подмосковных гвардейских частях дезертирство принимает угрожающие размеры, то кто будет охранять эти военные склады, когда разбегутся эти несчастные два или три взвода? И в чьих руках окажется оружие? Его ведь даже вывезти оттуда будет некому. И что потом начнётся в области?

Пасечник даже прищурился со страдальческим выражением лица, когда представил последствия катастрофы в этом районе. Разумеется, захватить Горький-16 бандам будет не под силу, там только на оцеплении бригада войск МВД, не считая всевозможных частей внутри. И, скорее всего, они будут защищаться именно там, потому что бросить всё то, что есть в этом сверхсекретном городе, которого и на картах-то нет, нельзя. И семьи у них тоже там живут. Затем, скорее всего, они образуют некий местный центр силы, а в области начнётся война между военными и бандами за сельскохозяйственные районы, которые смогут кормить уцелевшее население Горького-16.

А что это значит ещё? А то, что надо начинать искать контакты в тех местах. Для того, чтобы можно было в дальнейшем перехватить Крамцова, если он скрывается здесь, а туда направится лишь после того, как закончится кутерьма первых дней Катастрофы и мир обретёт новые очертания. По крайней мере, сам Пасечник так бы и поступил. Кто будет править областью вокруг Горького-16? Уголовники. Значит, надо уже сейчас начинать искать нужные контакты в нужном месте. А это как раз для человека из ФСИН несложно.

Работа у мужиков кипела, бочки были промыты и загружены в прицеп, который нашёлся за боксами, накрытый полиэтиленовой плёнкой. На нём возили на сервис всякие увесистые вещи вроде движков, которые перебирали в другом месте — здесь для этого не было серьёзных возможностей. Нашлось вообще много полезного, от запчастей и немалых запасов внедорожной резины до канистр с хорошим маслом, и даже генератор. Ну а комплекты отличного инструмента куда девать? В общем, загрузили весь наличный транспорт под крыши, и ещё из окон торчало. С мужиками, кстати, тоже поделились, за труды.

Шмелёвы вскоре взялись помогать припаханным, попутно те завели «Нивы», причём у Степаныча сердце от жадности кровью обливалось, хоть сам он уже явно облюбовал один из «уазиков». Шмель когда-то говорил, что его батя от «козликов» сам не свой, и из других машин только «Волгу» ценит. В общем, угодили Мишкиному папаше.

Нас шесть, четыре машины. Надо определить, кто и что поведёт и кто пойдёт в головном дозоре. Впрочем, выбор был несложный, как всегда, мы с Лёхой как две реальные боевые единицы. Остальным велели катить чуть поодаль и с нами не сближаться.

Мы со Шмелём ещё раз пронеслись по цехам, прикидывая, не осталось ли там чего-либо ценного, вернулись к машинам. К моему удивлению, мужички на шмелёвской «Ниве» и «техничке» пристроились в хвост «уазикам», но я ничего на это не сказал — какая разница, собственно говоря? Всё равно они скоро от нас отвалят, им в другую сторону. А мы втроём, Лёха, Шмель и я, уселись в «крузак», намереваясь идти головным дозором.

Теперь уже Шмель уселся за руль, врубил передачу. Увесистый гружёный вездеход бодро потащился вперёд, хрустя шинами по асфальту. Тарахтение дизеля эхом вернулось от стены боксов, но сразу стихло, едва мы миновали здание. Подъездная дорожка, шлагбаум, по-прежнему открытый, дорога, ведущая в жиденький лесок, через который невдалеке просвечивает серой полосой окружная бетонка. И две машины, чёрный «Геленд» и серебристый БМВ, сворачивающие с неё нам навстречу. И в обеих полно людей. Метров двести до них, не больше. Да какие двести, меньше!

Не знаю, как я почувствовал, что эта встреча нам не нужна. Хотя… а какая встреча теперь вообще нужна? Крикнул лишь: «К бою! Колонна, стой!» — а Шмелю и скомандовать не успел, как он рванул руль в сторону, сворачивая в неглубокий кювет. Нас подбросило, я шарахнулся головой об потолок, не успев вцепиться в рукоятки, а Лёха уже толкнул дверцу, выскочил из машины, чуть не покатившись по сухой прошлогодней траве, покрывавшей раскисшую грязь, и метнулся с винтовкой за ствол толстой сосны.

Я вывалился следом за ним, а умный водила Шмель успел повернуть «крузак» задом к противнику, рассудив, как потом выяснилось, что так меньше всего вероятность получить пулю в движок. И тоже выскочил наружу с «укоротом» в руках.

Уже укрывшись за деревом, я бросил себя на колено за его ствол, пахнущий смолой и хвоей, прижимая к нему руку с цевьём. В окуляре оптического прицела мелькнула чья-то перекошенная явно от испуга морда за рулём, затем «Геленд» резко развернулся боком на дороге, из него выскочили трое, кто с чем, один с помповиком, двое с «калашами», метнулись в стороны. До нас оставалось метров семьдесят, не больше. «Бумер», истерично взвыв мотором, резко рванул задним ходом, из его окна высунулся человек с каким-то оружием, прижатым к плечу.

— Братва какая-то, — послышался голос Лёхи.

— Похоже.

Противник пока огня не открывал, но и из-за корпуса машины не показывался. А я судорожно соображал, что делать дальше. Начинать войну самому не хотелось, то, что на нас собираются напасть, было совсем неочевидным. Похоже, что противник сам не знает, что делать дальше, потому как не выработались новые нормы поведения в это новое время. Но чем дольше будем ждать, тем хуже для нас. «Бумер» уже остановился в отдалении, и из него выбежали аж четверо, метнувшиеся в лес. С таким перевесом в силах они просто окружить нас способны. А затем… ежу понятно, что будет затем.

— За машинами едут, точно ведь, — пробормотал Лёха, подтверждая мои мысли.

— Наверняка, — прошептал я в ответ. — Короче, Склифосовский, слушай мою команду: дырявим им все колёса, какие видим, и затем на машине по кювету ломимся назад, понял? В колёса они нам точно не попадут, обочина прикрывает, так что есть шанс вырваться. И уйдём в сторону Новорижской. Как понял? Давай, «бумер» твой, Шмель, долби над головами, чтобы в штаны накидали!

Два раза командовать не пришлось, уже всплывали откуда-то изнутри забытые было инстинкты «огневого боя». Лёха открыл огонь немедленно, саданув по ушам гулкими выстрелами из «Тигра», и сам я пальнул в левое переднее колесо мерседесовского внедорожника. Пыхнуло струёй воздуха из дыры, пробитой пулей, подняв пыль с дороги, машина накренилась, а я уже стрельнул в заднее колесо, а потом начал палить по дискам и в корпус, стараясь вызвать как можно больше шума, напугать, подавить. Загрохотал частыми очередями «укорот» Шмеля, правда, не в пространство, а по стёклам «Геленда», посыпавшимся стеклянным водопадом.

Лёха тоже понял меня правильно: опорожнив в быстром темпе один магазин, он заставил бандитов броситься к противоположному кювету и залечь, не поднимая головы.

Двадцать патронов я расстрелял почти мгновенно, затвор СКС с лязгом встал на задержку, и я, сменив магазин, бросился к машине. С противоположной стороны гулко ударил дробовик, картечь взрыла дерн неподалёку от меня, но не задела. Сухо ударил автомат, но куда пошли пули, я так и не понял. Явно на нервах стреляют, толком не прицелившись, лишь бы побыстрее пальнуть.