говорит:

— Садитесь.

Садятся смирные, почтительные. С сопки слышен баян, накатывает песня: 'И на Тихом океане свой закончили поход…' Мерецков косится на главкома, легонько пожимает плечами: дескать, конечно, песни на КП не положены, по с другой стороны — действительно заканчиваем войну на Тихом океане. Василевский именно так понял командующего фронтом и чуть улыбнулся. Однако тут же строго сжал губы и властным тоном произнес:

— Я предупреждаю штаб Квантунской армии: японские части, еще продолжающие сопротивление, должны немедленно сложить оружие! Ямада полтора часа назад подписал в Чанчуне документ о капитуляции!

Тон, к которому Александр Михайлович прибегает редко, действует на японцев. Они переглядываются, краснеют от напряжения. Хата суетливо оправдывается:

— Мы примем меры… Но командование Квантунской армии оказалось в затруднительном положении… Нам не удалось сразу довести приказ о капитуляции до всех войск потому, что уже на второй день вашего наступления Квантунский штаб утерял управление своими войсками… Советские танки и пехота наступали неудержимо… Начался хаос…

— Сегодня в некотором роде знаменательный день, — с той же суровостью говорит Василевский. — Можно подводить итоги Маньчжурской кампании… Но мы будем это делать не в торжественной, а в деловой форме… — После паузы обращается непосредственно к генералу Хата: — Подойдите к столу, к карте… Я вам укажу время и пункты, назову номера японских дивизий и отдельных частей — кому куда надлежит явиться, чтобы сдаться в плен…

Записывайте!

Хата нервно теребит перчатки, однако слушает Василевского внимательно. Главком говорит:

— Учтите: японские войска должны сдаваться организованным порядком, вместе со своими офицерами. Учтите также, что в первые дни забота о питании ваших солдат ложится на японских офицеров. Части должны иметь свои кухни и запасы продовольствия.

Хата одобрительно кивает, зачем-то принимается протирать очки.

— Японские генералы, — продолжает Василевский, — должны являться со своими адъютантами и необходимыми для себя вещами. Я гарантирую хорошее отношение со стороны Красной Армии не только к высшим офицерам, по и к солдатам.

— Покорно благодарю. — Хата склоняет голову. — У меня еще просьба…

— Да?

— Я прошу разрешить до прихода Красной Армии в отдельных районах Маньчжурии и Кореи оставить у японских солдат оружие. Население там ненадежное, будут мстить… Па юг Маньчжурии бежало много японцев, они там на положении беженцев, Я прошу советское командование учесть это…

— Можете, не беспокоиться. Мы обеспечим полный порядок и законность на территории, запятой войсками Красной Армии…

— Покорно благодарю.

Василевский поворачивается к Мерецкову:

— Кирилл Афанасьевич, наметьте кандидатуры своих офицеров для встречи с японским командованием.

— Предварительно уже намечены. Остается уточнить…

— Хорошо. — И снова генералу Хата: — Кто из Кванту некого штаба прибудет в эти пункты?

Хата называет фамилии своих заместителей и других чинов штаба. Василевский веско предупреждает:

— Позаботьтесь, чтобы они имели необходимые документы и средства связи.

— Я прошу, — говорит Хата, — вашего разрешения оставить нам транспорт и средства связи. Так мы сможем быстрее передать японским войскам: указания советского командования.

— Согласен. Поможем в этом…

Когда все вопросы были обсуждены и назначены сроки и когда Василевский разрешил генералу Хата с его свитой отбыть восвояси, Александр Михайлович почувствовал сильную усталость, похожую на недомогание. Но он скорым, бодрым шагом подошел к окну, вгляделся: Хикосабуро Хата грузно топал к машине по узкой, посыпанной песком аллейке и пытался высоко держать голову, однако она сама собой клонилась книзу; позади так же грузно топали высокими желтыми сапогами члены свиты, последним почему-то плелся консул Миякава. Как будто дипломатия прикрывала отступление военных. Нет, не прикроешь! А голова клонится книзу от позора: позор поражения — тяжкая ноша, не всякий выдержит такое бремя, иные японские министры и генералы не выдержали, сделали харакири, вспоров животы по всем правилам самурайской чести…

Ну, а мы честь понимаем по-своему. Паша честь — это точно и в срок выполненная задача. Он с самого начала был уверен в успехе Маньчжурской кампании, впрочем, как и все, кто имел к ней касательство. Но чтобы реализовать задуманное, пришлось много потрудиться, помотаться по войскам, недоспать. Теперь напряженнейшая работа окупается. Василевский вернулся к столу, к разложенной карте, еще раз уточнил с командованием 1-го Дальневосточного фронта детали предстоящей капитуляции и отпустил всех. Оставшись одни, заложил руки за спину, прошелся по компате.

'Вот и все! — Александр Михайлович ощутил, как усталость по-прежнему давит на плечи, и сразу же — несмотря на усталость, наперекор ей — опять мысленно сказал себе, однако уже совсем обратное: — Нет, не все, далеко не все!' И снова захотелось работать. Он пошел на узел связи, позвонил по ВЧ Сталину, сдержанно доложил о переговорах с генералом Хата, заключив, что, по его мнению, Маньчжурская стратегическая операция подходит к завершепшо. Верховный, обычно с вниманием выслушивающий доклады, на ceй раз в конце прервал с несвойственным ему нетерпеливы:,! добродушием:

— Товарищ Василевский! Поздравляю вас и ваши войска с успешным окончанием последнего и, пожалуй, крупнейшего сражения второй мировой войны!

Александр Михайлович подумал, что сражение все-таки пока не завершено, хотя и близко к завершению, и молча выждал, не добавит ли Сталин еще что-нибудь. Сталин не добавил ничего, и Александр Михайлович сказал:

— Благодарю вас, товарищ Сталин! Вверенные мне войска доказали нею глубину ваших замыслов.

Верховный сказал:

— Товарищ Василевский, у меня идет совещание. Закончим, тогда мы снова поговорим.

Положив трубку, Александр Михайлович возвратился мыслями к событиям, последних трех дней. Семнадцатого августа в 15.00 по радио было передано заявление штаба Квантунской армии: 'Для того чтобы достичь быстрейшей реализации приказа о прекращении военных действий, мы, командование Квантунской армии, сегодня утром издали приказ, чтобы самолеты с нашими представителями были направлены 17 августа между 10 и 14 часами по токийскому времени в следующие города: Муданьцзян, Мишань, Мулин для установления контакта с командованием Красной Армии. Штаб Квантунской армии желает, чтобы эта мера не вызвала каких-либо недоразумений…' В 17 часов была перехвачена радиограмма главнокомандующего Квантунской армией о том, что он отдал японским; войскам приказ немедленно прекратить военные действия и сдать оружие советским войскам, а в 19 часов в расположение войск 1-го Дальневосточного фронта с японского самолета были сброшены два вымпела с обращением штаба 1-го фронта Квантунской армии о прекращении военных действий.

Когда Василевскому доложили, он сказал:

— Это обнадеживает. Однако на большинстве участков японские войска в течение семнадцатого августа продолжали оказывать сопротивление, а местами переходили в контратаки. В связи с этим я вынужден послать генералу Ямада такую, допустим, радиограмму… Диктую: 'Штаб японской Квантунской армии обратился по радио к штабу советских войск на Дальнем Востоке с предложением прекратить военные действия, причем ни слова не сказано о капитуляции японских вооруженных сил в Маньчжурии. В то же время японские войска перешли в контрнаступление на ряде участков советско-японского фронта. Предлагаю командующему войсками Квантупской армии с 12 часов 20 августа прекратить всякие боевые действия против советских войск на всех фронтах, сложить оружие и сдаться в плен. Указанный выше срок