численности японских войск, дислокация частей, наличие оружия, боеприпасов и так далее…

Развязную гостеприимность Усироку Дзюн как рукой снимает.

Он хмурится, мнется, бубнит: мол, ввиду плохой связи с армиями он может руководить капитуляцией лишь по группе войск, расположенной вокруг Мукдена. Притула предлагает: поскольку командующий этой армией находится здесь же и он располагает более точными данными, пусть докладывает он. Командарм называет номера дивизий, бригад, число орудий и пулеметов.

Но, поймав сердитый взгляд начальника, начинает преуменьшать данные. Его поправляют. Он снова темп и т, поддерживаемый командующим фронтом. Генерал-майор Притула знает, что Усироку Дзюн изворотлив и хитер, не зря его в армии прозвали лисом, чем старик втайне гордился, усматривая в этом сходство с германским генерал-фельдмаршалом Роммелем, которого окрестили — лис пустыни. Да, японцы явно хитрят. Видимо, и в эту минуту они на что-то надеются. На что? На чудо, которое спасет Квантунскую армию от капитуляции? Такого чуда на свете нет и не будет…

Зато есть и будет реальность, и она заключается в том, что всем японским частям предложено к 19.00 сложить оружие. Генерал Притула рассылает своих офицеров в районы дислокации японских частей и соединений для контроля над ходом разоружения.

Все нормально: квантунцы сдают оружие, в том числе и в мукденском арсенале. А наутро колонна за колонной приходят в пункты сбора пленных.

Кроме арсенала, Мукден знаменит и лагерем союзных военнопленных. В первый же день пребывания в Мукдене представители Забайкальского фронта поехали в этот лагерь возле города. За колючей проволокой во дворе выстроились пленные: пожилые и молодые, американцы, англичане, австралийцы, французы, голландцы, генералы и рядовые. Наши офицеры вошли во внутренний двор, и что тут началось! Строй рассыпался, сотни, тысячи людей побежали навстречу им. Крики, слезы, улыбки. Генерал Притула с импровизированной трибуны сказал:

— Сегодня утром нашими частями занят город Мукден.

Я уполномочен сообщить вам. что с этого часа все американские, английские и другие союзные военнопленные, находящиеся в этом лагере, свободны.

Поднимаются в приветствиях руки освобожденных. Взлетают пплоткн, носовые платки, люди целуются, обнимаются, плачут.

Слово «свобода» повторяется на все лады, на всех языках. Бывшие пленники кричат и на русском языке:

— Свобода, свобода, свобода!

— От имени советского командования, — продолжает Притула, — поздравляю вас с победой союзных войск над японским империализмом!

Опять клики восторга. Советских офицеров качают с гиком, свистом и шутками. Каждый норовит хоть дотронуться до них. На крыльцо, служащее трибуной, взбегает человек в пилотке и ыайке, горячо, сбивчиво говорит по-английски:

— Я американский солдат, меяя зовут Александр Байон. Нам русские войска принесли свободу. Три с половиной года мы томились в японской тюрьме. Тысячи умирали от голода и пыток. За все время только четырем удалось бежать из этого лагеря, но и они были схвачены и заморены до смерти. Нет слов, чтобы рассказать здесь об издевательствах японских властей над нами. Наши русские боевые друзья, к вам обращаюсь я, простой американец, со словами горячей благодарности и любви. Никто из нас не забудет этого дня. На всю жизнь мы ваши самые верные друзья, и эту дружбу с Россией мы завещаем своим детям!

Когда Александр Байон и переводивший его речь для советских офицеров лейтенант умолкают, генерал Притула произносит:

— Спасибо. Но это каш долг… Теперь прошу внимания: японская военная охрана лагеря разоружается, а виновные в пытках и издевательствах над военнопленными будут арестованы. Временно, до подхода советских частей, управление лагерем возлагается на американских и английских генералов. — Он пожимает руку высокому, худому старику в американской военной форме, с двумя звездами на отложном воротнике, — нос у старика горбинкой, седая бородка, пергаментное лицо с синими прожилками. — Генерал Паркер, вы самый старший по чипу и по возрасту в Мукденском лагере. Я прошу вас стать временно начальником лагеря.

Паркер растроган, лейтенант переводит:

— Он благодарит за доверие, обещает оправдать. Он счастлив видеть русских. Он восхищен стремительным наступлением Красной Армии.

Генерал Паркер представляет стоящих рядом:

— Маршал авиации Великобритании Молтби. Генералы Джонс, Шарп и Чеиовет — командиры американских корпусов. Генералы Пиэрс, Фонк, Лаф — командиры дивизии…

Десантников никак не отпускают из лагеря: жмут руки, трогают за локти, просят автограф и сувенир — звездочку или пуговицу, расспрашивают о боях с Квантунской армией. Говорят: русские умеют воевать, мы восхищаемся вамп, мы расскажем о вас на родине.

Десантники поражены свидетельствами пленных: чем-либо провинившихся японцы подвешивали на крюках к степс, и они висели вниз головой, пока не умирали; или такое: человека распинали на какой-то машине, выкручивавшей руки и ноги; или такое: вырезали и съедали печень — ритуальное в японской армии людоедство. А что отрубали головы — так это уж хоть без мучений…

Александр Михайлович подумал, что сейчас произойдет событие, ставящее в Маньчжурской стратегической операции точку, если не восклицательный знак. Хотя и после этого десятка дней, за которые — вместо запланированных двадцати — двадцати трех — была одержана решающая победа над Квантунской армией, конечно, еще возможны отдельные бои и столкновения, — неделя либо две, а то и подольше. Но капитуляция противника, вот она — в лице японских генералов и дипломатов, доставленных советским военным самолетом из Харбина сюда, на КП командующего 1-м Дальневосточным фронтом: через минуту их введут в помещение.

Еще десяток дней — и Япония будет поставлена на колени!

А ведь докладывали: всего за четыре месяца до вступления Советского Союза в войну с Японией комитет начальников штабов американской армии утверждал, что рассчитывать на победу можно лишь в конце 1946 года, а по оценке военного министра США Стимсона, за эти предстоящие полтора года боев потери одной только американской армии должны были составить более миллиона человек. Цифра тем более впечатляет, если учесть, что до сих пор общие потери американцев на всех фронтах второй мировой составили, по нашим данным, примерно сто пятьдесят — сто шестьдесят тысяч человек. Сокрушительный удар Советской. Армии спас жизнь стольких людей, включая и американцев! История не забудет этого. Слава об этих днях не померкнет…

Василевский оглядел сидящих за столом маршала Мерецкова, члена Военного совета фронта генерал-полковника Штыкова, главного маршала авиации Новикова — серьезны, понимают значимость момента — и вдруг уловил, как пахнет растревоженной сосной. Домик свежесрубленный, лесочек у нодножия сопки возле советско-маньчжурской границы, — красивое и удобное место для своего командного пункта выбрал Кирилл Афанасьевич. Удобное…

В дверях возник полковник-гвардеец:

— Товарищ Главнокомандующий! Разрешите заводить?

Александр Михайлович опять втянул в себя смолистый дух и сказал:

— не надо их заводить, пусть сами заходят…

И о пи вошли — сутулые, в высоких желтых сапогах, коричневых мундирах, на мундирах орденские ленточки. Василевский взглянул бегло — на ленточки, пристально — на лица: былого высокомерия и следов нет, растеряны, угнетены и даже не могут скрыть этого. Снимают фуражки, низко кланяются. Василевский