который в качестве доктора лечил умершего старика Авакумова…
— Ну, и что ж этот Трофимов?
— Вероятно, тоже иллюминат. Лакей Станислав, преданный нам католик, ничего не помнил: как будто я ему и не поручал никогда художника Варгина — ясно было, что ему приказали это в гипнозе.
— Кто же? Чьих это рук дело? — нетерпеливо спросил Грубер.
— Трофимова.
— Странная фамилия! Она слишком проста, чтобы быть настоящей. Я уверен, что под ней скрывается кто-нибудь…
— Из ранее известных нам?..
— Может быть.
— Это мы выясним.
— Может быть, под именем Трофимова скрывается сам Альбус: он несколько раз уже приезжал в Россию.
— В таком случае тем лучше. Если это Альбус, то сам Альбус, значит, в наших руках, — самодовольно улыбаясь, сказал Пшебецкий.
Альбус было мистическое, известное иезуитам имя одного из самых опасных врагов их — иллюминатов.
— Amen![2] — сказал Грубер. — Пусть вашими устами говорит правда! Хотя я, как хотите, не поверю, что сам Альбус в руках у нас, до тех пор пока не буду иметь к тому самые правдоподобные доказательства…
— В этом я и не уверяю вас! — сейчас же поспешил возразить Иосиф Антонович. — Я вам могу поручиться только за того, который носит имя Трофимова, а Альбус он или нет — этого я не знаю…
LXIX
В дверях раздался стук.
Грубер, остановив рукой Пшебецкого, чтобы тот перестал говорить, сказал:
— Войдите!
Вошел молодой иезуит, в сутане; он внес записку на серебряном подносе и подал ее Груберу.
— Ответа не ждут! — проговорил он, поклонился и, отпущенный кивком головы Грубера, вышел.
Грубер прочел записку и протянул ее Пшебецкому. Там было написано по-латыни: 'Известное лицо просит аудиенции, и ему будет отказано'.
— Это относится к графу Рене! — пояснил Грубер. — Так как он явился в Петербург частным образом, то и не имеет основания представляться, а потому ему и будет отказано в аудиенции.
Иосиф Антонович поклоном показал, что все это очень хорошо.
— Но вернемся к вашему рассказу, — проговорил Грубер.
Пшебецкий опять поклонился.
— Вернувшись домой от Авакумова, — начал он опять, — я сейчас же велел заложить карету и послал за доктором Трофимовым под предлогом, что якобы нуждаюсь в медицинской помощи.
— Это называется действовать быстро! Я это люблю! — одобрил Грубер.
— У меня был, — подхватил Пшебецкий, — отличный предлог, чтобы пригласить этого господина к себе, несмотря на поздний час: он называет себя доктором, а доктора можно звать к себе в какое угодно время, даже и незнакомого.
— Ну, и что же, он приехал к вам?
— Представьте себе, приехал… и попался в ловушку!
— Каким образом?
— Я его велел провести в свою приемную комнату и велел сказать, что сейчас выйду к нему и прошу его подождать немного. Лампа на столе и кресло у стола были у меня заранее так поставлены, что можно было сесть не иначе, как спиною к двери; и он сел. Этого мне было достаточно… Я стоял за дверью и следил за ним через слегка раздвинутую гардину. Трофимов, разумеется, не мог подозревать это. Когда он сел, я потихоньку сделал шаг вперед и протянул к нему руки, потом стал приближаться к нему. Трофимов был захвачен мною врасплох, и, когда я к нему подошел, он спал в несомненном состоянии гипноза. Я торжествовал. Для нас это важно, потому что теперь один из иллюминатов поддался наконец моему гипнозу и уже стал в моих руках послушным орудием. Загипнотизировать трудно в первый раз, но впоследствии не требуется никаких усилий, и человек, однажды загипнотизированный, уже не может противиться силе. Таким образом, этот Трофимов, когда бы я ни пожелал, впадет в новый транс и будет послушен мне.
— Прекрасно! Это в будущем, а в настоящем-то что же?
— В настоящем вот что! — продолжал Пшебецкий. — Я приказал Трофимову говорить, и он мне все сказал: сказал, что он принадлежит к обществу перфектибилистов, то есть иллюминатов, и что ему поручено наблюдать за дочерью графа Рене и вырвать ее из наших рук… то есть это он так сказал: 'Вырвать ее из наших рук…'
— Все равно, дело не в выражениях… Продолжайте!
— Ему было указано, что она помещена нами у старика Авакумова…
— Кем указано?
— Из Германии. Глава их братства находится там, и оттуда идут все распоряжения…
— В каком городе? — с живостью спросил Грубер.
— Разве вам это не известно?
— Нет. Мы знаем, что иллюминаты появляются то там, то тут, часто мешают нам; в их действиях видна одна общая руководящая нить, но где начало этой нити, мы до сих пор распознать не могли.
— А я не догадался спросить у Трофимова название города; меня интересовало другое.
— Напрасно! Название города очень интересно и важно для нас.
— Теперь нет ничего легче узнать его. Лишний гипноз Трофимова, и я ручаюсь вам за получение всех сведений об иллюминатах, какие вы только пожелаете! Вы мне дайте только вопросный листочек, и я заставлю его отвечать по пунктам.
— Хорошо! — согласился Грубер. — Что ж вам рассказал Трофимов?
— Он вошел к Авакумову в доверие в качестве доктора и делал ему впрыскивание из свежей человеческой крови.
— Это для возвращения молодости?
— Да, есть мнение, которое рекомендует этот способ.
— И неужели он помогает? — с видимым любопытством спросил Грубер.
Пшебецкий пожал плечами.
— Говорят! Впрочем, что касается Авакумова, то он умер от этих впрыскиваний.
— Но дочь графа Рене он отправил куда-то еще до того, как слег в постель?
— В ее отправке участвовал сам Трофимов, и он в своем гипнозе сказал мне, где она находится. Она отправлена на север, в Финляндию, в небольшую деревушку, где живет со старухой немкой, которой она поручена.
— Вы знаете название деревушки?
— Ну, конечно! Знаю и название, и подробное описание дороги до нее!
— Хорошо! Что же вы намерены делать?
— Я заставлю Трофимова написать старухе, чтобы она немедленно возвращалась в Петербург, сам сяду в экипаж, поеду с этой запиской и привезу сюда молодую девушку.
— План прост и недурен.
— Только то и хорошо, что просто.
— Во всяком случае, — заключил Грубер, — от временного исчезновения молодой девушки мы ничего не потеряли, а, напротив, как будто выиграли…
— Еще бы не выиграли! — воскликнул Пшебецкий. — Теперь мы разведаем всю подноготную иллюминатов и сумеем ударить в самое гнездо их.
