искать этого.

— В таком случае вам надо приготовиться; необходимо, чтобы в случае чего вы оказались сильнее его и чтобы он не мог никаким внушением оказать на вас влияние.

— Но для этого мне нужен отдых; я сегодня днем принял уже последние две капли эликсира, которые поддержали меня, новый прием будет для меня губителен.

— Надо обойтись, значит, без эликсира.

— Да, но как?

— Сейчас вы увидите. Вы знаете, что человек может воспринимать электричество, как самый обыкновенный аппарат, потому что сам он представляет собой один из совершеннейших аппаратов в этом смысле. Из одного аппарата в другой могут быть переданы, значит, лучи электричества, и человек может передать их другому человеку.

— В этом я не сомневаюсь…

— Ну, тогда я вам послужу передатчиком.

— Но… — начал было Трофимов.

— Вы сомневаетесь, достаточно ли я сам буду силен?

— Скажу откровенно, отчасти я сомневаюсь и в этом, но, главное, на самих вас может нехорошо подействовать этот опыт.

— Не беспокойтесь… Сидите смирно!

Крохин подошел к Трофимову, одну руку положил ему на грудь, другую на голову и замер на время в таком положении.

Трофимов сейчас же почувствовал тот особый, неизвестный обыкновенным людям ток, различать который и владеть которым научился, будучи посвящен в сокровенные знания природы, а следовательно, и человека, потому что человек есть вся природа в уменьшенном, концентрированном, так сказать, виде.

Мало того, Степан Гаврилович поразился силой этого тока. Он никак не мог ожидать, что такой человек, как Крохин, обладает этою силой.

— Да вы действительно сильнее меня, я чувствую это! — удивился Трофимов.

— Тише, погодите! — остановил его Крохин, проводя теперь руками у его висков.

Вскоре Трофимов ощутил такую бодрость в себе, что как будто никогда и не было у него усталости.

— Ну, что? — спросил Крохин.

— Отлично. Теперь я не боюсь не только одного Иосифа Пшебецкого, но десятерых таких, как он…

— В добрый час, — сказал Крохин, — это тем более кстати, что вот, кажется, идут уже за вами.

В самом деле, в это время входил лакей, который доложил, что прислан человек за Трофимовым: он- де нужен больному для немедленной помощи.

Больной, просивший этой помощи, был Иосиф Антонович Пшебецкий.

— Хорошо, — сказал Трофимов, — велите передать, что я сейчас приеду…

— За вами прислана карета, — возразил лакей, — просят ехать немедленно…

Трофимов взглянул на Крохина. Тот смотрел на Степана Трофимовича, как бы ожидая, что он скажет.

— Я поеду в его карете! — решил Трофимов. — А вы останьтесь здесь до моего возвращения, чтобы, если понадобится, дать помощь нашему больному молодому человеку.

— Будьте уверены, что все будет сделано, — успокоил его Крохин. — Поезжайте и будьте осторожны…

Трофимов быстро собрался и уехал.

Часа через два, уже за полночь, он вернулся.

— Ну, что? — спросил его Крохин.

— Все хорошо! — ответил Трофимов. — Брат Иосиф в моих руках теперь.

— Уверены ли вы в этом?

— Вполне. Настолько уверен, что сейчас же сяду писать об этом в Германию подробный отчет…

На другой день рано утром к Груберу входил Иосиф Антонович Пшебецкий, торжествующий, и на вопрос патера ответил теми же самыми словами, как и Трофимов на вопрос Крохина:

— Все хорошо!

— Неужели? — недоверчиво переспросил Грубер. — А я боюсь, не сделали ли вы промаха с этим художником? Он не появлялся… А если он в руках этих людей, то вы знаете, что и они владеют знанием тайн природы, а также и тою силою, которою пользуетесь вы сами. Смотрите, как бы они не перехитрили нас…

— Это невозможно! — с самодовольною улыбкою убедительно произнес Пшебецкий. — Пусть они владеют силой, но я сильнее…

Брат Иосиф понял, что Грубер говорит о перфектибилистах, которых иезуиты прозвали иллюминатами.

— Итак, значит, мы снова и здесь, — проговорил Грубер, — столкнулись с этими людьми?

— Иллюминатами?

— Да. Опять они на нашей дороге!

— Но на этот раз против нас выступают слишком слабые силы с их стороны. Я вам говорю, что могу, не хвастая, сказать, что я сильнее их…

— Так рассказывайте по порядку.

— Хорошо, я расскажу по порядку. Прежде всего я вчера отправился прямо от вас к Авакумову, чтобы узнать, что там произошло, потому что непоявление художника все-таки беспокоило меня…

— И меня тоже, да и беспокоит посейчас, — вставил Грубер.

— Все отлично, я вам говорю, — продолжал Иосиф Антонович, — беспокоиться нечего. Радоваться нужно… Итак, я отправился к Авакумову и нашел его мертвым.

— Как, мертвым?

— Да, на столе. Он скончался вчера днем от болезни, которою страдал в последние дни…

— Что же это за болезнь?

— Заражение крови…

— И что же, теперь местопребывание молодой девушки осталось неизвестным?

— Не торопитесь. Все известно и все хорошо. Несомненно, однако, что живший при Авакумове Крохин принадлежит к иллюминатам…

— Ну, вот видите, а вы говорите, что все хорошо…

— Я и еще скажу вам. Несомненно также, что молодая девушка, дочь приближенного французского короля, в настоящее время в руках иллюминатов…

— Я и в этом не вижу ничего хорошего…

— Совершенно верно, и оно было бы очень нехорошо, если бы нам не было известно, где она находится…

— Да мне и неизвестно!

— Но мне-то известно и я сейчас расскажу вам… Дело в том, что находившийся при Авакумове Крохин не поддался силе гипноза, он противостоял ей…

— Может быть, он загипнотизировал вас самих?

В тоне Грубера слышалась уже почти насмешка.

— Нет! — воскликнул Пшебецкий. — Заверяю вас честью, что не родился еще человек, который был бы в состоянии привести меня в гипноз. Крохин не поддался мне — правда, и из этого я заключил, что он должен принадлежать к иллюминатам, которым, к несчастью, открыты знания гипноза, а иначе он поддался бы мне. Убедившись, что это за человек, я, разумеется, заинтересовался другим, то есть этим Трофимовым,