Мередит молчала. Да и что тут говорить? Если она могла влюбиться в Ратерфорда, почему он не способен полюбить ее? Однако положения это не меняет. Всякая возможность брака между ними так же невероятна, как появление в этой комнате прекрасной феи. Не пребывай Дэмиен в таком странном состоянии духа и рассудка, не будь так несчастен и измучен, увидел бы это так же ясно, как она сама.
— Я жду ответа, Мередит, и хотел бы, чтобы ты смотрела при этом на меня.
Она ожидала, что он по привычке приподнимет ее подбородок, и, когда он не сделал этого, с трудом подняла глаза — поступок, неприятно напомнивший о необходимости повиноваться этому человеку.
— Допускаю, милорд, вам лучше знать, что вы испытываете.
Дэмиен сжал губы, продолжая безмолвно разглядывать ее, но тут снизу раздались звонкие голоса двух вечных спорщиков, Тео и Роба, а по лестнице прогрохотали каблуки. Взрослые как по команде отошли от двери и, когда троица появилась в дверях, уже попивали шерри: Мередит — у окна, а лорд Ратерфорд — у камина.
— Мерри, какая грандиозная ярмарка! — воскликнул Роб. — Цирк никудышный, всего лишь жалкий тигр и попугай, но в балагане мы видели Толстую леди. Она огромная сэр, вы не поверите.
Он обратил сияющие глаза на лорда Ратерфорда, чей жесткий взгляд мгновенно смягчился.
— Представляю, Роб, как ты повеселился. А что ты думаешь, Тео?
— Ничего особенного, — безразлично пожал плечами Тео со всей мудростью и опытом своих пятнадцати лет. — Во всяком случае, по сравнению с той, что бывает в Хэрроу в сентябре. Но Роб ничего лучшего не видел и не увидит, пока не перейдет в третий класс и не получит разрешение посетить. город.
— А мне все равно, — упрямо буркнул Роб. — И как только я поем, немедленно иду назад. Умираю от голода.
— Не пойму, каким это образом, — хмыкнул Хьюго. — И это после того, как ты целое утро жевал мятные леденцы и имбирные пряники.
— Не ссорьтесь, — вмешалась сестра. — Какое же это ярмарочное веселье, если не поесть вволю сладостей! Вы согласны, лорд Ратерфорд? — обратилась она к нему, на миг забыв о размолвке.
— Абсолютно, — кивнул он как ни в чем не бывало. — А теперь, может, попробуем эти более чем приемлемые блюда?
Он выдвинул для нее стул и, пока она садилась, незаметно погладил кончиками пальцев склоненную шею. Мередит вздрогнула и, понимая, что он это почувствует, поскорее передала Робу блюдо с пирогом и что-то промямлила насчет погоды.
— Могу я отрезать вам ветчины, леди Блейк, — с язвительной вежливостью осведомился Ратерфорд, — или предпочитаете пирог с дичью?
— Ветчины, пожалуйста.
— Весьма мудро.
Отделив от окорока несколько тончайших лепестков, он положил их на тарелку Мерри.
— Далеко не все разделяют пристрастие корноульцев к печеному тесту, хотя молодой аппетит способен и не на такое.
— Представьте, как хочется есть после целого дня тяжкого труда на полях или в рыбачьей шлюпке, — возразила она. — А мне казалось, что вы, как солдат, должны сочувствовать людям, проводящим долгие часы на воздухе, под открытым небом.
— Значит, вы были солдатам, сэр? — мгновенно встрял Тео. — На полуострове?
Мередит затаила дыхание, боясь, что Ратерфорд распушит мальчишку за чрезмерное любопытство. Но тот после короткой паузы ответил:
— Так уж вышло.
— О, как я вам завидую! — Глаза Тео сияли. — Что бы только я ни отдал за пару эполет, когда вырасту, конечно. Но Мерри и слушать об этом не хочет, как и о том, чтобы Хьюго принял обет.
— Ничего подобного, — запротестовала Мерри. — Я только сказала, что поговорю с тобой на эту тему, когда повзрослеешь. А если Хьюго по-прежнему будет настаивать на своем, когда окончит Оксфорд, я не стану на его пути.
— Вы получили по заслугам, — мягко заметил его светлость, кладя ей на тарелку ломтик хлеба и масло.
Ей ничего не оставалось, как замолчать. Она специально заговорила об армии, чтобы досадить ему, но теперь остается винить себя, если он так легко сумел отплатить ей той же монетой.
Тео, однако, в продолжение всего обеда жадно расспрашивал его светлость, и тот, едва заметно поколебавшись, удовлетворил его любопытство, предоставив Мерри собственным мыслям.
Встав из-за стола, они по настоянию Роба вновь отправились на ярмарку, где Мерри пришлось накидывать кольца на колышки, чтобы раздобыть невиданный приз: кокосовый орех, и в жарком состязании она забыла о всяких намерениях казаться надменной и холодной с Ратерфордом. Толстую леди провозгласили восьмым чудом света и при этом согласились, что если Роб и дальше будет поглощать глазированные яблоки в таких количествах и с такой скоростью, у главной достопримечательности ярмарки скоро появится соперник.
К концу дня Мерри стала счастливой владелицей кучи безделушек, подаренных и выигранных братьями у палаток, призы которых так и влекли взгляды представительниц прекрасного пола.
— И что мне делать со всем этим?
Смеясь, она выложила кричащие браслеты и кольца, маленький костяной веер и цветной клочок ткани, гордо именовавшийся шарфом.
— В деревне, должно быть, найдется немало девушек, которые будут рады всему этому.
— Лучше сохраните их, — посоветовал Ратерфорд, завязывая побрякушки в шарф. — Когда будете старой и седой, найдете их в кладовке и сначала не поймете, откуда они взялись. А потом вспомните солнечный день в Фаун, когда мир лежал у ваших ног.
Словно холодные пальцы коснулись спины Мередит. Она вздрогнула.
— Какая угнетающая мысль, лорд Ратерфорд!
— Разве так уж плохо иметь весь мир у своих ног? — удивился он с непонятной улыбкой. — Совсем другое дело, если Вы его отшвырнете.
Ничего не скажешь, он выразился достаточно откровенно! Но Мередит, решительно покачав головой, отвернулась от него и позвала мальчиков:
— Пора домой! Кухарка будет недовольна, если ужин остынет!
Следующие две недели визиты лорда Ратерфорда в Пенденнис продолжались с отменной регулярностью, хотя Мередит как могла избегала его. Но куда деваться от радости слышать его голос, собственного колотящегося сердца или горечи разочарования, когда, вернувшись домой после очередной прогулки по поместью, она не видела вороного, терпеливо дожидавшегося своего хозяина. Во время своих посещений Дэмиен никогда не искал ее общества намеренно, но она постоянно ощущала его пристальный, чуть насмешливый взгляд, словно он читал ее мысли.
Как-то в августе, в самое новолуние, он заметил в ней что-то новое: едва подавляемое возбуждение, странную рассеянность, даже озабоченность. Она почти не слушала окружающих, а если и слышала, забывала ответить.
Объяснение может быть лишь одно. Прошло уже больше месяца после его приезда и встречи на горной дороге. Неужели именно сегодня прибывает очередная партия? А что, если таможенники снова устроят засаду?
Дэмиен вспомнил, как она сказала, будто контрабандистов предупредили и, судя по словам Барта, они намеренно пошли в капкан. Но не станет же Мерри снова так рисковать! Она ведь обещала Барту, не так ли?
Однако Дэмиен не мог не думать, что Мерри относится к своим обещаниям с такой же беззаботной небрежностью, как к правде. Дважды став свидетелем того, какое наслаждение доставляет ей опасность, Ратерфорд не без основания заподозрил, что удовольствие от хождения по краю пропасти и ехидная радость от возможности очередной раз надуть соседей стали второй натурой Мерри, ее единственной компенсацией за то вынужденное невыносимое заточение, в котором пребывал ее доселе свободный дух.
