приспичит. Но по поводу своих бизнес-стратегий он со мной не базарит. Да и я бы удивился, если бы это положение вещей вдруг изменилось. Хотя… Раз пошла такая свалка, я тебе скажу: перед началом этой работы он пообещал мне не только гонорар, но и процент с прибыли. Ну, в устной форме пообещал, документально это нигде не зафиксировано. И я вот думаю: то ли он, таким образом, хотел меня уломать, то ли… И здесь я останавливаюсь. С какой стати ему это делать? Я ведь бабки свои в это дело не вкладывал.

— А Марфа с Вениамином, получается, вкладывали? — задумчиво проговорил Перепелкин.

— Какая-то сермяга в твоем предположении есть, — кивнул Барчук. — Как ты верно заметил, уж слишком они с ним фамильярны. Наемные рабочие так себя не ведут.

— Ты тоже с ним… фамильярен, — сказал Алексей Викторович.

— Ну так мы с ним с детства кореша, — улыбнулся Григорий. — Говорю я тебе: бабок моих в проекте нет. Это легко проверить.

«Проверим», — подумал Перепелкин, а вслух перевел разговор на другую тему:

— А о чем с тобой Мушкин беседовал? Какие вопросы задавал?

Барчук поморщился.

— Версию треугольника крутил. Накапал ему кто-то, что мы с Марфой… ну, ты понимаешь…

— М-м-м… — Алексей Викторович отвел взгляд. — А и правда — может быть такая версия… Игорь спрашивал, как на ваши отношения реагировал Молочник?

— В точку, — вздохнул Барчук. — У вас шаблон, что ли, какой имеется для допросов?

— Шаблон имеется. Но и без шаблона понятно, что спрашивать, если треугольник.

— Чего ж не спрашиваешь?

— Во-первых, я занимаюсь смертью Мушкина, а не Молочника. Дела поэта мне официально пока еще никто не передавал, — ответил Перепелкин. — Во-вторых, не знаю, как Игорь думал, а я твердо убежден, что муж еще может любовника порешить, а вот любовник мужа — только в одном случае. Если ему очень надо жениться на любовнице. А такие случаи очень редко бывают. В романах Бальзака разве… Или в итальянских фильмах. А в наше время люди спокойно рога друг другу наставляют безо всякой итальянщины.

— Ты мудрый парень, Леша, — хмыкнул Барчук. — Только я все-таки скажу, что я твоему предшественнику ответил. Молочник знал о наших отношениях с Марфой и относился к этому с изрядной долей скептицизма и стоицизма. А проще говоря, плевать ему было, с кем Марфа спит.

— Так не бывает, — тихо сказал Перепелкин. — Если он был нормальным человеком, ему не могло быть все равно. Это он сам тебе сказал, что ему плевать?

— Сам не сам, какая разница? — Барчук слегка смутился. — Я могу сказать одно: мы не были соперниками с Молочником. И борьбы за женщину у нас не было. Я вообще считаю, что смысла нет за баб бороться. Пусть лучше они за нас космы друг другу выдергивают.

— Я приблизительно так и думал… — пробормотал Перепелкин. — Ты часто моего предшественника здесь видел?

— Да он все время здесь толкался, — ответил Григорий.

— Это я знаю, — кивнул Алексей Викторович. — Но ведь можно мельком обращать внимание на человека, а можно видеть, наблюдать, беседовать, водку с ним пить, в конце концов…

— Ни разу не видел, чтобы твой приятель водку пил, — Барчук задумчиво выпятил нижнюю губу. — И не пахло от него никогда даже пивом. Поэтому мне и в голову не приходило сто грамм ему предлагать. Он все больше с нашими барышнями по пляжу гулял. Наблюдать я за ним не наблюдал, а беседовали мы только один раз. Под протокол.

— Но ты же наблюдательный человек, как и все актеры, — польстил Перепелкин Григорию. — Как тебе кажется, он напал на какой-то след или так, вслепую работал?

— Трудно сказать, — Барчук пожал широкими плечами. — Бутафорил он много — это да. Вон с Петрова нашего не слезал, совсем парня извел. Но я, как и всякий актер, прекрасно видел, что это для отвода глаз делается. Потому что дураку ясно, что наш Сережа из рогатки в ворону стрелять не станет, не то что из серьезного оружия — в человека.

— Бутафорить — это прикидываться? — догадался Перепелкин, триллеров про спецназ не читавший, а посему впервые услышавший термин. — А ведь Мушкин Игорь Николаевич тебе не нравился.

— Не нравился, — согласился Барчук. — Он никому здесь не нравился. Но что поделать — встречаются в жизни необаятельные люди. Вот ты мне понравился. Сразу как увидел, когда вы с экспертами труп осматривали. Мне сразу стало понятно: нормальный мужик делом занимается.

— Спасибо, — смутился Алексей Викторович, понимая, что знаменитый актер не остался в долгу за лесть, во-первых, а во-вторых, что он ни капельки не задергался, когда ему намекнули, что покойный следователь не вызывал у него симпатии. — Тогда позволю еще один вопрос… по шаблону. Ты сам-то что про все это думаешь? Не для протокола вопрос, учти.

— О чем? — сощурился Барчук. — Кто Вениамина убил? Или твоего друга?

— Обо всем… — туманно ответил Перепелкин.

— Ответ еще классики дали, — хмыкнул Барчук. — Кто шляпку спер, тот и старушку пришил. Ищи, что сперли у Вени. А потом и у твоего предшественника.

— Сперли? — эхом отозвался Алексей Викторович, забыв, что не употребляет просторечных выражений. Какая-то мысль промелькнула у него в сознании, но не удержалась — пропала…

В опечатанный кабинет Вениамина Молочника можно было попасть только через балкон соседнего номера. Но соседний номер тоже был опечатан — там до сегодняшней ночи жил следователь Мушкин. Оставалось только взломать ту или другую дверь. И тем самым усугубить свое положение до предела. Если, конечно, его застанут за взломом или в самом кабинете. Риск был велик. Но Ежик твердо решил добраться до компьютера Вениамина. И как это ему раньше в голову не пришло? Разгадка смерти поэта может вполне таиться в памяти машины. Вдруг у Молочника не только стихотворные файлы имеются? Вдруг переписка какая-нибудь сохранилась? Или просто дневниковые записи, а в них фраза: «меня хотят убить…» Конечно, это было бы слишком большим везением, но вдруг?… Мушкин, понятное дело, машину смотрел. Так ведь не большой спец по компьютерам был этот Мушкин. Если у Вениамина все запаролено, а Сережа в этом не сомневался, то вряд ли покойный следователь чего из памяти компьютерной извлек. А Сережа извлечь сможет. Только бы там было что-нибудь! Хоть намек какой-нибудь. Уже будет шанс от обвинения отбиться.

Время обеденного перерыва для осуществления задуманного плана было выбрано не случайно. Во- первых, сам Ежик в это время был предоставлен самому себе. Во-вторых, весь «звездно-тивишный» народ — уставший и оголодавший — не меньше получаса будет тратить на прием пищи. Но и после никто по коридорам гулять не будет — одуревшие от духоты в репетиционных помещениях все обязательно рванут на свежий воздух. Там хоть и такая же температура воздуха, что и в стенах пансионата, но все-таки есть чем дышать. Да и вообще — что делать в помещении, когда на дворе лето, солнце, воздух и вода? Стало быть, полтора часа у него в запасе есть. Только бы какой-нибудь обалдуй не надумал все-таки заглянуть в свой номер по какой-нибудь острой нужде.

В коридоре, где находились номер покойного следователя и рабочий кабинет покойного поэта пока было пусто. Сергей подошел к дверям и с минуту любовался на желтоватые полоски бумаги с размазанными печатями. Потом спохватился и достал из кармана стамеску, которую накануне позаимствовал у павильонных рабочих. Опыта взлома Ежик не имел, но решимости хватало с лихвой. Он содрал бумажку, просунул лезвие инструмента в щель между косяком и дверью на уровне замка и стал бодро расшатывать конструкцию. На