Хлоя села, чувствуя себя так, как будто ей предстоял экзамен. Пока Хьюго ставил ноты на подставку, она размяла пальцы, а потом сказала:

— Я не играла целую вечность.

— Это не важно. Успокойся и покажи все, на что ты способна.

Он сел в кресло, которое она освободила, закрыл глаза и приготовился слушать. После первых аккордов он быстро открыл глаза, и лицо его стало непроницаемым.

Хлоя бравурно закончила игру и повернулась к нему с торжествующей улыбкой. Все оказалось легче, чем она ожидала.

— М-м-м, — сказал он, — это была небрежная игра, девочка.

— Я играла абсолютно правильно, — возразила она. — Я нигде не сфальшивила.

— О да, что касается нот, ты была совершенно точна, — согласился он. — Но речь идет не о твоем умении играть с листа.

— А что же тогда я сделала не так? — Она выглядела одновременно обиженной и расстроенной.

— Разве ты не почувствовала? Ты взяла такой темп, как будто твоей единственной мыслью было как можно скорее покончить с этим.

Хлоя прикусила губу. Замечание Хьюго задело ее, но честность требовала признать критику.

— Наверно, так и было. В семинарии мы должны были заниматься до тех пор, пока как следует не выучим какую-то мелодию. Только тогда мы могли остановиться.

Хьюго сморщился от возмущения:

— Значит, долгие часы за фортепиано были наказанием за ошибки? Боже, какой варварский способ обучения! — Он встал. — Твоя мать была превосходным музыкантом… Подвинься.

— Правда? — Хлоя подвинулась, чтобы он мог сесть на скамейку рядом с ней. — Я никогда не слышала, как она играла.

Через тонкий муслин платья она почувствовала упругость его бедра и замерла, догадываясь, что, как только он ощутит их близость, непременно отодвинется. А этого она хотела меньше всего.

Опиум, очевидно, убил и саму Элизабет, и музыканта в ней, подумал Хьюго грустно. Он полностью погрузился в музыку и свои мысли и не заметил изящное, восхитительное тело девушки.

— Она играла на арфе и на фортепиано, а пела, как ангел.

— Я тоже умею петь, — сказала Хлоя, как будто стараясь компенсировать жалкое впечатление от ее игры на фортепиано.

— Умеешь? — Он не мог не улыбнуться, услышав ее взволнованное восклицание. — Через несколько минут ты споешь мне, но пока мы немного поработаем над твоим исполнением «Ласточки». Послушай. — Он сыграл вступление. — Здесь речь идет о птице, а не о стаде буйных слонов. Попробуй.

Хлоя старательно повторила все его паузы и акценты до самого конца, октава за октавой. Когда она закончила, он сказал:

— Со слухом у тебя все в порядке. Нам нужно будет только вылечить тебя от лени.

— Я вовсе не ленива, — запротестовала Хлоя. — Просто никто не учил меня как следует, ты же сам сказал.

Она повернулась к нему, выражение ее лица было и негодующим, и насмешливым:

— Ты можешь научить меня.

У него перехватило дыхание: просто не верилось, что может существовать такая неземная красота. Она шевельнулась, ее бедро прижалось к его ноге, и он мгновенно почувствовал возбуждение.

— Встань, — резко сказал он. — Нельзя петь сидя.

Какое-то мгновение Хлоя не двигалась, и в ее глазах, внимательно следивших за выражением его лица, появилось понимание. Чувственная улыбка задрожала у нее на губах…

— Встань, Хлоя, — повторил он, на этот раз спокойно. Она медленно подчинилась, все еще улыбаясь. Ее юбка касалась его колен, рука слегка опиралась на плечо.

— Что мне спеть?

— «Ласточку», — сказал он, откашлявшись. — Мелодия тебе уже знакома, а слова ты можешь читать, пока я играю.

Она пела чисто, но неумело и по-прежнему торопилась. В ее исполнении не было силы и чувства, присущих пению Элизабет.

Когда она закончила, Хьюго подумал, что интересно будет попробовать улучшить то, чем одарила ее природа.

— Ну, я же говорила тебе, что умею петь, — заявила она. — Тебе понравилось?

— Дитя мое, ты просто ничего не понимаешь в пении, — сказал он, с облегчением перейдя к роли наставника и ментора, поскольку только так ему удавалось соблюдать дистанцию между ними. — Со слухом у тебя все нормально, но голос звучит очень слабо, потому что ты неправильно дышишь. И почему ты опять спешила?

Хлоя выглядела несколько удрученной, и чувственный призыв, который только что был замечен им, больше не проявлялся ни в выражении ее лица, ни в позе.

— Я не думала о том, что спешу.

— И все-таки спешила. Но мы можем это поправить, если хочешь.

— Ты научишь меня? — В ее глазах промелькнула заинтересованность, но, поскольку она смотрела вниз, на ноты, он ничего не заметил. Она же, услышав его предложение, обрадовалась: уроки музыки неизбежно сблизят их, а чем ближе они станут, тем скорее ей удастся преодолеть его неуместную сдержанность.

— Если ты захочешь, — повторил он. — Важно иметь желание. Ты должна заниматься потому, что сама хочешь этого, а не потому, что я тебе велел.

— И долго мне придется заниматься каждый день? — спросила она осторожно.

Хьюго развел руками.

— Столько, сколько ты сочтешь необходимым, чтобы достичь своей цели.

— А что, если я не смогу добиться того, чего ты от меня хочешь?

— Уроки прекратятся, если ты сама больше не захочешь заниматься.

— О! — Она нахмурилась. — А ты хорошо знал мою мать?

Это был вопрос, которого он уже давно ожидал, и он спокойно ответил:

— Очень хорошо, но это было давно.

— А почему вы не встречались с ней в последние годы? Ты жил так близко, а у нее совсем не было друзей. Она, должно быть, считала тебя своим другом, иначе не сделала бы тебя моим опекуном.

Он подготовил ответ на этот вопрос, когда страдал длинными бессонными ночами:

— После смерти твоего отца она жила в уединении. Ты сама знаешь это.

— А почему все-таки она не желала видеть тебя?

— Думаю, она вообще никого не хотела видеть. Но она всегда знала, что я ее друг, несмотря ни на что.

— Понятно.

Все еще хмурясь, Хлоя прошла к окну. Первые вечерние звезды освещали долину.

— Тогда ты знал и моего отца.

Хьюго замер. Как бы он ни готовился заранее, от этого вопроса у него внезапно кровь застучала в висках, а ладони вспотели.

— Да, я знал его.

— Хорошо?

В данной ситуации возможен был лишь честный ответ.

— Очень хорошо.

— Я его совсем не помню. Мне было три года, когда он умер. Наверное, у меня должны были бы остаться какие-то смутные воспоминания… запах или какое-то ощущение. Разве нет?

Стивен никогда не интересовался дочерью. Хьюго не был уверен в том, что тот видел ее больше двух раз за три года. У Стивена был сын, а у сына — пасынок, и только они имели значение для осуществления его планов. Если бы Элизабет родила ему сына, все было бы иначе. Ребенок подпал бы под влияние отца с самого рождения. А девочка интересовала его гораздо меньше, чем лошади для охоты.