И он уступил. Нежно овладевая ею, он замер, почувствовав сопротивление ее девственности. Но ее руки обхватили его, настойчиво подталкивая, и он повиновался ей с тихим вздохом облегчения. На какое-то мгновение Хлоя почувствовала, что не может дышать, но, когда преграда была преодолена, она тихо вскрикнула, вдохнув полной грудью.

Хьюго коснулся уголка ее рта, погладил влажные виски и вновь положил руку ей на грудь, скользя большим пальцем по податливому и отзывчивому соску. Он почувствовал, она расслабилась, стала открытой, и он осторожно продолжал ласкать ее.

Наслаждение бушевало в ней, затрагивая каждый нерв Она стала двигаться вместе с ним, ощущая радость слияния бутон наслаждения начал распускаться, и ее мышцы напряглись в ожидании чего-то неведомого ей. Затем он почти оставил ее, и она лежала под ним, напряженная, как тетива лука. Он улыбнулся, глядя на нее и понимая, что она чувствует. Резко и решительно он вновь слился с ней, и бутон превратился в распустившийся цветок.

Прошло много времени, прежде чем она зашевелилась под ним, и мягкая истома, разлившаяся по ее телу, отступила. Она постепенно стала приходить в себя. Хлоя вновь почувствовала тяжесть тела Хьюго, который лежал, уткнувшись в подушку, и, внезапно застеснявшись, коснулась его спины там, где его рубашка прилипла к спине.

Хьюго медленно сел и молча посмотрел на нее таким опустошенным взглядом, что она похолодела. Она открыла рот, чтобы сказать что-нибудь, — все что угодно, лишь бы нарушить молчание. Однако слова замерли под его пристальным взглядом. И тогда она попробовала улыбнуться.

Хьюго поднялся на ноги. Он стоял у кушетки, молча глядя на нее. Он видел ее обнаженное тело, которым только что обладал. Он видел ее улыбку — обольстительную улыбку любовницы. Ее голос, требующий удовлетворения, все еще звучал у него в ушах. Он все еще ощущал прикосновение ее рук, возбуждавшее, мучительное, волнующее и требовательное… Он видел девушку, доверием которой он пренебрег, девушку, которую он лишил невинности. Но он также видел и обольстительницу — женщину, которая не сомневалась в силе своей красоты и знала, как использовать эту силу.

В его голове замелькали мысли и образы. Он видел Элизабет в ее дочери, но Элизабет была лишена страстей, желаний. Она была чиста и хрупка, как хрусталь, несмотря на все усилия мужа запятнать ее чистоту.

Но дочь Элизабет была еще и дочерью Стивена, человека сильных страстей и желаний. И когда Хьюго смотрел на девушку, лежавшую в раскованной позе, ту, которую он только что сделал женщиной, ему показалось, что в ее крови бушуют страсти ее отца.

Господи помилуй! Да ведь ей бы понравилось в подземной часовне.

Отвратительная мысль тошнотой подкатила к горлу, и перед глазами у него заплясали черные точки… Он схватил брошенную ею ночную рубашку:

— Прикройся!

Отрывистый приказ так потряс ее после долгого молчания, что Хлоя даже не попыталась взять ее у него. Она лежала неподвижно, взирая на него, и растерянность сменила мягкий свет в ее бездонных голубых глазах.

Хьюго бросил рубашку ей на живот.

— Прикройся, — повторил он, — а затем отправляйся наверх в свою комнату. — Он отвернулся от нее, натягивая штаны дрожащими руками.

Не веря своим ушам, Хлоя села, спустив ноги с кушетки. Но сдвинуться с места она не смогла, слишком потрясенная, чтобы что-то делать.

Хьюго резко повернулся:

— Ты слышала, что я сказал?

Он грубо сдернул ее с кушетки:

— Я велел тебе одеться.

Он взял ее рубашку, накинул ее ей на голову и руки продел в рукава.

— А теперь отправляйся в свою комнату.

— Я не понимаю, — прошептала она, скрестив руки и обняв себя за плечи. — Что я сделала? — Ее охватил страх при виде ярости и отвращения, бушевавших в его взгляде.

— Убирайся! Немедленно!

Она выбежала из комнаты, Данте последовал за ней по пятам.

Хьюго стоял, уставившись в пустой камин, а в голове мысли проносились вихрем. Может быть, этого и не было… Может быть, в пьяном угаре ему привиделось все это. Бренди иногда способно на такие штуки, что не всегда потом понимаешь, что правда, а что — фантазия.

Однако отрицание — это всего лишь попытка избежать ответственности, не мог не подумать он, и спустя минуту направился закрыть дверь, которую Хлоя оставила открытой. Он искоса посмотрел на кушетку. На выцветшей бархатной подушке виднелось темное пятно — там, где чуть раньше лежала Хлоя.

Он сел за пианино, не замечая занимавшегося за окнами рассвета. Хлоя не была виновата ни в чем. Ее обольстительное поведение было всего лишь поступком молодой девушки, пробовавшей свои силы. Она не знала силы своих чар и не знала, как устоять перед бурей чувств и желаний, ранее неведомых ей. Он сам должен был контролировать ситуацию. Резкий отпор навсегда бы положил этому конец… А вместо этого…

Хьюго схватил бутылку с бренди и запустил ее в отделанную панелями стенку.

— Господи Боже мой, как же это три здоровенных идиота не смогли поймать семнадцатилетнюю девчонку? — Джаспер Грэшем в недоумении уставился на троих мужчин, ежившихся от утренней прохлады в конюшне Грэшем-холла.

— Это не наша вина, сэр. — Джетро Грант, единственный из троих, державшийся прямо, заступился за своих раненых дружков. — Это все та собака, которая прокусила Джейку руку ну прямо насквозь. И разве ж мы могли подумать, что на дороге вдруг окажется какой-то человек, да еще с ножом! — В его голосе появилась агрессивная нотка. — Вы ничего такого не говорили, что при ней будет охрана, сэр Джаспер. У Неда чертовски здоровенная дыра в плече… прошу прощения, сэр.

Глаза Джаспера, бесстрастные и непроницаемые, скользнули в сторону человека, стоявшего перед ним. Джетро вздрогнул, откашлялся, и его плечи поникли.

— А чьим ножом воспользовался этот всесильный нападавший? — тихо зашипел Джаспер. — Не пытайтесь оправдать свое неумение. Задание было простым, а вы сорвали его. — Он повернулся на каблуках.

Джетро в панике посмотрел на своих дружков, затем снова заговорил, и голос его слегка зазвенел:

— Сэр Джаспер… сэр, а как же наша плата? Вы же обещали по гинее каждому.

Джаспер резко повернулся, и Джетро отшатнулся от его невыразительных и ввалившихся глаз, которые, казалось, раздирали его на части.

— Я плачу за выполненную работу, а не за провал троицы дураков. Убирайтесь отсюда.

— Но, сэр… сэр, Нед не может работать с такой дырой в плече, а ведь ему надо деток кормить… Шестеро их, сэр, и скоро еще один появится.

— Убирайтесь с моей земли все трое, пока я не натравил на вас собак.

— Но, Джаспер, справедливо ли это? — несмелый вопрос задала женщина, закутанная в шаль, только что появившаяся во дворе конюшни.

— Вы сомневаетесь в моем решении, мадам?

Редкая для Луизы Грэшем отвага под пронзительным взглядом мужа тут же сменилась робостью:

— Нет, конечно, нет, сэр. Я бы никогда не позволила этого, только… — Она замолчала.

— Только что же, моя дорогая?

Она понуро покачала головой.

— Нет, ничего… право, ничего.

— Ты простудишься здесь, дорогая. Уверен, что у тебя достаточно дел в доме. — Голос его был мягким, но тем не менее это был приказ.

Луиза поспешно покинула двор, не глядя на троих мужчин, которых она только что пыталась