Не тут-то было.

— Виноват! — задыхаясь, прокричал солдат. — Не имею права.

— Два наряда вне очереди, — пробормотал Будтов на всякий случай.

— Есть два наряда вне очереди!

Захария Фролыч беспомощно посмотрел на Дашу. Та, подумав, обложила автоматчика матом, но тот лишь набрал в легкие еще воздуха, раздулся и ни слова не проронил в ответ.

Снов они не запомнили. Заснули сразу, едва поняли, что никаких других занятий не предвидится. В таких случаях частенько утверждают, что человек провалился в черную якобы яму, а здесь и ямы не случилось, ни черной, ни белой. Щелкнули выключателем — и небытие. Щелкнули еще — снова приятная действительность. Однако у Будтова и Даши сохранилось воспоминание о многих часах, пролегших между явью и пустотой.

В окна казармы лился добрый солнечный свет. Захария Фролыч приподнялся на локте, готовясь привычно заперхать, и нахмурился: дышалось легко, воздух был чистый, проходил свободно и не тревожил буро-зеленого лиха, завязшего в бронхах и трахее. В носу было сухо, а во рту — влажно: необычное дело для раннего утра. Даша, укрывшись с головой тонким серым одеяльцем, умилительно сопела. Будтов сел и почувствовал сильнейший голод. Много ему с непривычки было не съесть, но пончик-другой со сладеньким чаем пришлись бы очень кстати.

Пончик не несли. Захария Фролыч внезапно разозлился: вот отродья! Нет, пусть как хотят, а он отсюда смоется. И тут же вспомнил, что смыться ему некуда. Рожа-то вон какая стала! Он — никто. Ни тебе пенсии по общей инвалидности, ни прописки, ни даже милицейского протокола. Врали и не краснели, про квартиру-то! Скоро выпустим. И куда?

Дверь осторожно приоткрылась, в щель просунулась голова Минус Второго бодрая и важная. Консерватор был счастлив счастьем алкоголика, который две недели, как завязал. Запахло одеколоном; набежала слюна, привлеченная вкусным.

— Вы уже встали, Будтов? Отлично. Приводите себя в порядок — и в столовую. Потом приступаем к занятиям.

— Стар уж я учиться-то, — буркнул Будтов, натягивая брюки. — Какой из меня ученик?

— Поживем — увидим, — Минус Второй не разделял его пессимизма. Растолкайте соседку. Будтов! — Консерватор поднял палец. — Вы, часом, ее не того? Не надо! Мы найдем вам покрепче, поздоровее… кровь с молоком. Это вопрос стратегический!

— Сразу отрубились, — Будтов говорил сварливо, но не смел проявить свое недовольство в чем-то большем. — Какое «того» после ваших номеров? Небось, вообще уж не встанет…

— Бросьте! — засмеялся Минус Второй. — Встанет так, что ахнете! Еще упрашивать будете: ляг, полежи! Ну, я жду вас внизу.

Голова исчезла. Захария Фролыч провел ладонью по чужим волосам, сухо плюнул и толкнул одеяльце:

— Дашка! Подъем. Кормить будут.

Одеяло съехало. Даша не шелохнулась, не потянулась и даже ни разочка не зевнула. Она лежала, положив ладошки под дряблую, но чистую щеку, и глядела перед собой незрячими, остановившимися глазами.

— Помяни мое слово, Фролыч, — сказала она наконец. — Понаделают из нас «чаппи», порубят не за что.

— Да подымайся! — Будтов сдернул одеяло. — Так оно и выйдет, если будешь лежать и скулить.

Даша угрюмо села, потянулась за грязным телесным кружевом. Поморщилась:

— Постираться бы…

— Вот! Человеком становишься! А говоришь, порубят…

Через десять минут, умывшись и одевшись в тряпье, нравившееся им все меньше и меньше, Будтов и Даша спустились на первый этаж. Минус Второй перекуривал с часовым. Видимо, только что он рассказал тому что-то очень смешное, анекдот, и оба просто покатывались со смеху. При виде Будтова солдат мгновенно замолчал и вытянулся по струнке. Рот его приоткрылся, готовясь пожелать здравия, и Захария Фролыч насупился.

— Вольно, — небрежно бросил он.

— Вникаете, Спящий? Почет и любовь, почет и любовь, — прокомментировал Минус Второй и посторонился, пропуская важных особ вперед. — Вон домик с красной крышей, видите? Там состоится прием пищи… тьфу! — скривился он. Кондиционализм… он же строевая олигофрения. Влияние условий, не обращайте внимания.

…В столовой все оказалось намного уютнее, чем в казарме. Маленький столик был аккуратно накрыт на двоих. Оба едока получили ложку, вилку, ножик и салфеточку. С каждым предметом по отдельности Будтов обращаться умел, но, будучи снабжен всеми сразу, почувствовал себя пилотом трансатлантического лайнера. Кушать подали мудреную еду: жареную картошку, филе судака, джем, тосты и слабенький кофе со сливками.

— Фролыч, — прошептала Даша, ковыряясь в судаке вилкой. — А пивка у них нет?

— Дура совсем? — огрызнулся Будтов. — Ты еще закажи…

Он брезгливо понюхал джем, отодвинул.

— Вы савсэм нэ лубите варенья? — послышался густой голос над ухом.

Захария Фролыч обернулся и увидел огромного повара, вроде бы и белого, потому что в белом, но от природы — черного, волосатого.

— Надо хорошо кушать, — великан выпятил губы, и Будтов ощутил себя мальчиком-с-пальчик в гостях у людоеда.

— Какой мужчина! — восхищенно выдохнула Даша.

— Вах, — довольно сказал повар и пошел обратно на кухню.

— Ну, вижу, тебе здесь по вкусу, — ядовито заметил Будтов. Он быстро съел, что было на тарелке, и влил себе в изумленное горло кофе.

— А чего придираться? Ты теперь большой человек… бодун залечили, фотку поправили.

Захария Фролыч открыл было рот, чтобы ответить, но тут раздался низкий звук гонга.

— Давай быстренько! — крикнул невидимый повар. — Сэчас начнется палитинформация.

Будтов шепотом выматерился и осторожно встал.

— Ну, пойдем, — потянул он Дашу за рукав. — Посмотрим на небо в алмазах.

Та воровато оглянулась и быстро сунула в карман намазанную булочку. В формальном смысле Ксения Блаженная была далеко, но Даша знала, что святая всегда караулит где-то рядом.

Занятия были назначены в маленькой комнате, похожей на красный уголок. Правда, в ней не было ни государственной, ни партийной символики. Наглядная агитация ограничивалась рисунками из жизни гражданской обороны. Вот человек с выражением сдержанного счастья на лице готовит ватно-марлевую повязку. Вот кукольный гриб с расходящимися кругами, и слабые разрушения во внешнем из них внушают здоровый оптимизм. А по соседству — коварный враг: увеличенный бактериологический жук-рогач. И капля таинственной влаги на тщательно прорисованном липовом листе.

Вступительный урок проводил Минус Первый. Он вошел в парике и маске; на вопрос Будтова, который сразу его узнал, оскорбленно ответил, что так нужно для дела.

— Итак, господа, — Консерватор оседлал длинную указку, — сейчас я сообщу вам некоторые важные сведения как из древней, так и из новейшей истории. Приготовьтесь отнестись к ним с пониманием. Вам, по причине отсутствия иного выхода, придется поверить услышанному, каким бы невероятным оно ни казалось. Вы хотите о чем-то спросить? — он склонился к Будтову.