довольно хорошо понимали его смешанное голландско-немецкое наречие.

– У нас дома такие узкие потому, что фундамент строить очень дорого. Чтобы здание не оседало, надо заколотить в зыбкую почву множество свай. А лес дорог, он привозится издалека, из Германии.

– Значит, у вас бедняку не построиться?

– Куда там! – мотнул головой лодочник. – И думать нечего.

– Зато у вас бабам за водой ходить недалеко, – утешил его Марков.

Лодочник угрюмо рассмеялся:

– Эту воду не то что пить – она даже на стирку не годится.

– Откуда же воду берете?

– А вон…

Русские посмотрели в указанном направлении. К большой лодке, привязанной к двум тумбам, подходили женщины с ведрами и кувшинами. Хозяин лодки опускал в люк черпак на длинной ручке и, вытащив его, наполнял подставленную посуду. Расплатившись, женщины степенно отходили.

– Вот это диво! – вскричал впечатлительный Егор. – Водовоз воду на лодке развозит!

– Да, у нас так делается.

– Ну, в Питере куда лучше. Невская водичка – расчудесная!

Лодка часто поворачивала из одного канала в другой, проходила под мостами. Мосты поднимались над водой высоко и были уставлены лавчонками, около которых толпились покупатели. Тротуары по берегам островов кишели народом.

– Всегда у вас так празднуют? – спросил удивленный Воскресенский.

– Рабочий день кончен, – хладнокровно заметил перевозчик. – Народ вышел погулять, подышать воздухом.

Вереницы людей неспешно шли вдоль пестро и безвкусно окрашенных домов, крытых красной черепицей. Два иностранца, плывущих в лодке, не привлекли ничьего внимания: в Амстердаме это было обычное зрелище.

Лодка остановилась у внушительного здания, к которому от канала поднимался ряд каменных ступеней.

– Здесь живет ваш царь!

Кирилла Воскресенского, как курьера с депешами от Апраксина, допустили к царю первым. Марков остался ждать в приемной.

Воскресенский подал Петру пакеты. Распечатав первое письмо, царь посмотрел на дату, и лицо его недовольно сморщилось:

– Почему так долго ехал?

– Я совершил путь в Данию, рассчитывая застать ваше величество в Копенгагене.

Царь углубился в чтение донесений. Просмотрев последнее письмо, царь начал придирчиво и подробно допрашивать Воскресенского о состоянии флота, о том, много ли больных на кораблях и достаточно ли на Аландах и в Або продовольствия, и еще о многом другом.

Воскресенский на все давал обстоятельные ответы. Хорошо зная характер Петра, он перед отъездом к нему постарался получить все нужные сведения.

– Хорошо, господин капитан, – сказал наконец царь. – Изъявляю тебе свое удовольствие. Депеши к адмиралу получишь на сих днях. Иди!

Откланиваясь, Кирилл доложил:

– Там со мной один сопутник приехавший ждет приема вашего величества.

– Кто таков?

– Егор Марков.

– Мой механикус? Пошли его ко мне.

Егор вошел, низко поклонился. Царь недовольно сказал:

– Не больно поспешал! В попутных гербергах задерживался?

Егор вспыхнул:

– В том моей вины нет, государь! Дело со мной приключилось, сожаления достойное.

– Рассказывай!

Марков начал свое повествование. Царь слушал, барабаня пальцами по столу, и чем дальше, тем становился угрюмее.

Услыхав, как Алексей скрылся из Мариенталя, опоив Маркова, царь грохнул кулаком так, что доска стола треснула:

– Сбежал, щенок! Против моей власти осмелился восстать!

Петр в гневе был страшен. Глаза налились кровью, усы ощетинились, лицо судорожно дергалось.

– Нет, каков кунстштюк[155] выкинул! – понемногу успокаиваясь, восклицал царь. – И ведь как притаился! С виду смирен, а в душе злобу неукротимую таит! Да я его найду, со дна моря достану!.. Пускай не думает, что сможет в укромном месте моей кончины дожидаться!

Петр долго ходил по комнате огромными шагами. Потом, сделав усилие, сдержал ярость и резко перевел разговор на Другое.

– Я тебя призвал сюда по важной причине. Ты знаешь, как порох испытывают?

– Знаю, государь.

– И на градусы и на футы?

– Ведаю, государь, оба способа.

Первый способ, которым испытывалась сила пороха, был такой. Определенная по весу порция закладывалась в испытательный пистолет. Пороховые газы при выстреле ударяли в зубчатое колесо, снабженное градусными делениями. Чем сильнее был порох, тем больше был угол поворота колеса, определяемый в градусах.

При «футовом» способе около столба вышиной в сто футов (с нанесенными краской делениями) вертикально устанавливалась небольшая медная мортирка; заряд определенного веса выбрасывал вверх деревянный, налитый свинцом конус. Высота взлета показывала силу пороха.

И тот и другой способы обладали малой точностью, но относительную силу разных сортов пороха показывали.

– Так вот, Егор, – продолжал царь, – какая у нашего пороха беда?

– Слаб, ваше величество? – предположил механик.

– Слабоват он, это верно, но даже не в этом главный его порок. К лежанию он непрочен, вот горе! Ты послушай… – Петр достал из кармана памятную книжку. – Вот у меня записано: по выходе с фабрики порох бил на восемьдесят фут. Не худо! Пролежал семь месяцев – стал бить на пятнадцать фут. Разве это дело? Подсушили его – стал бить на тридцать и сорок фут. Что же это за порох такой? Перед боем на солнышке на солдатских портянках сушить? Не согласен! Не хочу, чтобы так впредь было! – Царь не в шутку разволновался. – Здешний, голландский, порох представляли мне мастера. Противу нашего, свежего, он как будто и не намного сильнее, но, говорят, в хранении куда надежнее! Хвастались мне голландским порохом, но я его не испытывал. Как ты полагаешь, почему наш порох скорее ихнего портится?

– Думал я о сем, государь, немало. И когда на ракитинской фабрике работал и даже когда по немецким дорогам в Штеттин брел. Мнение мое такое, государь: нашему пороху плотности не хватает. Рыхлый он и сырость в себя впитывает, которая завсегда в воздухе имеется. Потому и стараются наши пороховые уговорщики представлять порох на пробу, лишь только он с фабрики вышел.

– А вот это ты верно говоришь! – обрадовался царь. – И мы такому делу конец положим. Будем испытывать пороха через… ну, хоть через полгода после того, как они в казну сданы. А вот как плотность нашему пороху дать, какой здесь достигать умеют?

– Трудное дело, государь.

– Разыскать бы доброго мастера, чтобы поехал в Россию и наших работников поучил! Учиться не зазорно тому, в чем себя слабым чувствуешь.

– Учиться я всегда рад, ваше величество! – заверил Марков.

– То-то! Ведь я на тебя паче прочих надеюсь, потому и вызвал сюда. Кормовые и проезжую грамоту получишь из моей канцелярии. И вот еще что. – Лицо царя помрачнело. – Ежели в бытность твою в Штатах про Алексея что прознаешь, немедля отписывай и мне, и в Москву, князю-кесарю Ромодановскому.