– Иди… Стой! Тебе, кажется, Егор Марков приятель?

– Друг, ваше высочество!

– Увидишь его… Только без большого шума. Передай: «Царевич приказал немедленно явиться».

– Слушаю, ваше высочество!

Дедюхин ушел.

Поручение он выполнил в точности. К царю его не допустили, но он добился приема у Екатерины и пересказал ей слова царевича.

Екатерина отвечала, что ей приятно слышать о сыновних чувствах царевича Алексея Петровича и что она передаст его пожелания государю. С этим Дедюхин был отпущен.

Он разыскал Егора Маркова и передал приказ царевича.

Егор был ошеломлен. Его уже давно не вызывали к царевичу. Казалось, тот забыл о нем, оставил мысль сделать его своим шпиком. И вот снова!

– Приду, – сказал Марков.

– Едем со мной, – отвечал офицер.

Пришлось переодеться в парадное платье и ехать. Царевич Алексей встретил Егора Маркова приветливо.

– Я очень обеспокоен болезнью батюшки, – начал он. – Неужто он так сильно страдает, как говорят?

Царевич говорил, по-видимому, искренне, на лице была скорбь. Марков попался на удочку.

– Государь болен весьма опасно. Медик Арескин который день не отходит от его постели. Меншиков, Апраксин и другие вельможи ночуют во дворце. Государыня очень встревожена…

«Значит, правда!» – пронеслась радостная мысль в голове Алексея, но он тут же уныло промолвил:

– Горе какое! Я каждый день служу молебны за батюшкино здоровье. Рано, ах как рано ему умирать!

Алексей прекрасно понял, что от царского токаря угрозами ничего не добиться. Но лаской и выражением сочувствия к постигшей отца беде можно выведать от Егора точные сведения о том, что делается во дворце.

– Я сердился на батюшку, – продолжал царевич. – Каюсь в том, ведь человек грешен. Но как он заболел, у меня одно желание ему добра.

Егор слушал, верил, радовался за царевича. Тот незаметно выпытывал, что надо было ему знать.

– Иди, Егор, – наконец сказал он. (Марков низко поклонился.) – Надеюсь, будешь каждодневно мне докладывать о батюшкином здоровье… Я так беспокоюсь!

Егор возвратился домой. Вызов к царевичу не остался незамеченным. Лишь только токарь вошел во дворец, его обступили денщики:

– Зачем к царевичу ходил?

– Как он? Каково себя чувствует?

– Небось радехонек?

Марков не отвечал на вопросы назойливых товарищей. Особенно усердствовал Сашка Бутурлин.

– Зазнался, Егор! – упрекнул он токаря при одобрении прочих денщиков. – Знамо, хорошо тебе – приближенная персона у царевича!

– Он переносчик,[128] братцы! – догадался кто-то. Егор похолодел: если это предположение утвердится во дворце, ему, Маркову, конец.

– Что вы ко мне пристали! – со слезами в голосе выкрикнул он. – Ну, спрашивал царевич о болезни государя, да разве я тому причина? Не своей волей ходил к нему! Сами знаете, офицер вызывал. Могу я ослушаться?

– И правда, братцы, – заступился за Маркова один из товарищей, рассудительней других. – Наш брат – мелкая птица, куда приказано, туда и лети. Скажись-ка ты, Егор, на это время больным, а то царевичевы вызовы тебя до добра не доведут. Ежели за тобой придут, мы в один голос уверим, что тебе зело нездоровится…

Егор просиял:

– Спасибо, братцы!

Денщики разошлись. Егор отправился домой и лег в постель.

На другой день царевич, не дождавшись Маркова, послал за ним Василия Дедюхина. Офицер явился во дворец. Первый встреченный им денщик объявил, что токарь Марков опасно болен. То же сказал и второй, третий.

Дедюхин отправился в комнату Марковых. Егор лежал в постели, укрытый одеялом; около него на столике были расставлены аптечные снадобья.

– Ты что, Егорша? – вскричал Дедюхин.

– Болею, – слабым голосом ответил Егор. – Лихоманка треплет. Вчера от царевича вернулся еле жив.

Через несколько дней по городу разнеслась молва: государь поправляется. Меншиков и его партия подняли головы, сторонники Алексея приуныли.

– Крепок, проклятый! – толковали они по углам. – Недаром дьяволу душу продал. Тот его и поддерживает.

– Ему сроку по земле ходить положено пятьдесят годов.

– Пятьдесят годов! Эва, утешил! Значит, еще семь годов! За семь годов от нас и звания не останется – начисто выведет.

Уже больше года по Европе ходили слухи о необычайном изобретении некоего доктора Орфиреуса. Утверждали, что Орфиреусу посчастливилось изобрести вечное движение, perpetuum mobile, решить задачу, над которой мучились изобретатели много столетий.

Орфиреус возил машину по германским городам и показывал любопытным за деньги.

Главную часть машины составляли два огромных колеса, чуть ли не до потолка. Колеса соединялись запутанной системой рычагов. Одно из колес было насажено на вал; веревка, намотанная на тот же вал, через пару блоков шла к грузу.

Посетители осматривали машину, расспрашивали, как она действует.

– Сие есть тайна, – важно отвечал Орфиреус. – Я вам продемонстрирую действие моей махины, господа!

Он раскручивал одно из колес, и оно начинало вертеться с легким скрипом.

Рычаги качались взад-вперед, передавали движение другому колесу. На вал наматывалась веревка, поднимала кверху груз.

Посетители, вытаращив глаза, смотрели на действие чудесной машины. Минуты проходили за минутами, колеса всё двигались, а главное – тянули груз!

– Как видите, господа, моя махина не токмо сама движется, но и создает силу! – говорил «изобретатель».

Люди уходили ошеломленные. Машина Орфиреуса действительно была необъяснимым чудом.

Посетители, постояв за дверью вместе с Орфиреусом, возвращались в комнату через полчаса. А «чудесная» машина все продолжала работать![129]

Петр еще в начале 1715 года узнал об «изобретении» Орфиреуса.

Во время выздоровления, когда ему нельзя было заниматься государственными делами и он был свободен, царь целыми часами думал о машине Орфиреуса Петр решил потолковать о ней с Егором Марковым.

– Катюша, – сказал он жене, – вели позвать ко мне Егора Маркова.

Узнав, что ему приказано явиться к царю, Марков перепугался. «Государь узнал, что я бывал у царевича!» – решил Егор.

Он вошел в спальню Петра сам не свой. В комнате было полутемно, царь не заметил волнения Маркова.

– Ну-ка иди сюда, Егор – царский механикус! – сказал царь.

Голос его был веселый, и Марков понял сразу, что Петр Алексеевич на него не сердится. Он