последний раз подпрыгнув, офицер упал. Дементьев быстро подполз к нему.

Вырвав пистолет из рук офицера, еще горячих, Дементьев вскочил, пробежал несколько шагов в сторону цепи черных курток, видных ему со спин. На глаза ему попался хороший бугорок с камнем, выступавшим из-под земли. Дементьев лег за камнем и стал целиться по черным курткам… Вдруг совсем близко, откуда-то сбоку, откуда он совсем не ожидал, поднялась волна победоносного крика. Это было «ура». И тут все стало происходить очень быстро. Немцы отходили в ту сторону, где залег Дементьев. Подпустив их на расстояние, наиболее выгодное, он опять открыл прицельный огонь по этим черным курткам, так что каждая короткая очередь его автомата валила на землю то трех, то четырех немцев… Немцы испуганно оглядывались, встревоженно перекликались. Они, видимо, были растеряны.

Среди деревьев вдруг появились серые шинели. Раскрасневшиеся родные лица, штыки наперевес. Немцы теперь просто побежали прочь, и многие бросали автоматы и скидывали ранцы.

Их догоняли.

— Здорово, товарищ политрук! — Дементьев увидел командира роты Закоморного.

«Ура» продолжало греметь по лесу, и Закоморный возник как бы из этой победоносной волны.

— От батареи мы их отогнали, — рассказывал Закоморный. — Теперь надо гнать, не давать зацепиться. Пройди, дорогой, по лесу, погляди, не отстал ли кто из наших, всех их вперед… А я туда… — он указал в ту сторону, где лес редел и куда гнали немцев.

Вдруг все в мире содрогнулось. Это близко загрохотало орудие. И Дементьев, точно его позвал кто-то, пошел в ту сторону, откуда слышен был этот грохот. Он увидел длинный, несколько необычно приподнятый кверху хобот орудия, все тело которого было замаскировано размашистыми ветвями ели, под которой оно стояло. Видно, что около этого орудия совсем недавно юла жестокая схватка. Появились женщины, которые казались маленькими в своих мешковатых шинелях. Это были совсем молодые девушки… Они осторожно помогали вставать, они ободряли, они говорили те ласковые слова, бессмысленно-нежные слова, которые сказали бы впервые своим возлюбленным и детям…

Дементьев пошел к девушкам-санитаркам, чтобы узнать о раненых своей роты. Вдруг: «Воздух, воздух!» — закричали с поля. Дементьев кинулся туда… Самолеты, множество самолетов летели над деревней, и близко ударили зенитки… Земля взревела и вздрогнула — где-то близко упали бомбы. Дементьев увидел, что некоторые бойцы его роты, залегшие по краю лощины, в которой скрылись немцы, прекратили стрельбу, другие то вскакивали, то опять падали на землю и жались к ней, третьи беспорядочно метались, прячась в кустарниках. Немцы, уже загнанные в лощину, видимо, ободрились, и треск их автоматов стал опять ожесточеннее.

Но среди рева и сотрясения взрывов по-прежнему были слышны легкие, лопающиеся выстрелы зениток. Артиллеристы также добавили во все это свою долю грохота. Еще один снаряд по «навесной траектории» полетел в направлении неприятельских окопов.

Командир взвода командовал:

— Огонь! Огонь!

Вдруг вверху сверкнуло голубое пламя, что-то загремело, но по-новому. Рыжий огонь мелькнул между деревьями.

— Самолет упал! Наши второй самолет сбили! — крикнул Дементьев. Опять сверкание, холодное и голубое, опять гром. Третий…

— Ура, ура зенитчикам! — воодушевленно грохнуло по цепи. Обстрел лощины, запятой немцами, возобновился. Два орудия, ближнее и дальнее, тут же почти одновременно дали еще по выстрелу в направлении вражеских окопов. И Дементьев вдруг представил себе, что кто-то упрямо направляет всю эту сокрушительную работу артиллерии, подумал о зенитчиках, которые только что оборонили работу артиллеристов, и о своей роте, которая отогнала фашистских автоматчиков от орудий… И на мгновение все происходящее — стоны, крики, раны, кровь, смерть и эти все страшные гулы и грохоты, — все слилось вдруг в одно, прекрасное и величественное, отчего сердцу в груди сделалось вдруг тесно. «Мы боремся, мы дружно боремся, и мы победим!» — так можно было выразить языком слов это чувство, но были эти слова слишком бледны перед тем восторгом, который переживал Дементьев.

Разгоряченно и восторженно оглядывал он поле сражения, и вдруг все точно остановилось в нем: слева из-за холма, ломая изгороди, по грядам огородов быстро выползали огромные черные жуки… «Вот оно…» — точно кто-то сурово и строго сказал в душе Дементьева. «Выдержишь ли?»

И Дементьев бежал в сторону третьего взвода. Не напрасно задержал он его для охранения тыла… Из танков его заметили, по нему сыпали пулеметными очередями. Он ложился, вскакивал и снова бежал: то, что сейчас происходило, грозило участи всего сражения, и Дементьев думал только об этом.

Засыпкин издали отчаянно махал Дементьеву и кричал:

— Ложись, ложись!

— Зачем, товарищ политрук, жизнью рискуешь? — укоризненно сказал он, когда Дементьев добежал до него и лег рядом. — У нас здесь, как на Красной площади 7 Ноября.

Он старался говорить спокойно, даже весело и шутливо, но струйка крови стекала у него с угла рта. Он сам не замечал, что до крови прокусил себе губу…

Это были средние танки, вооруженные каждый несколькими пулеметами и одной пушкой. Пушки били торопливо, точно захлебываясь злым грохотом; снаряды с визгом один за другим пролетали над цепью и тяжело и глухо шмякались во влажную землю пустого, гладкого поля, по которому только что пробежал Дементьев. Одновременно из танков били пулеметными очередями. В цепи то и дело раздавались стоны, ругательства.

— Они нас раздавят к черту, — крикнул вдруг кто-то, и столько страха было в этом крике, что Дементьева всего передернуло. Он видел, как вслед за этим криком зловещее содрогание прошло по цепи.

— Товарищи! Москва, — крикнул он звонко, — за нами Москва! Москва! — Он кричал так, как кричит мать, требующая спасения своего ребенка. Кричал, ни о чем не помня. Да и среди грохота боя вряд ли было слышно, о чем он кричал. Но все слышали слово «Москва!». И все видели его лицо. Кто-то схватил Дементьева за руку и с силой потянул вниз, заставляя его лечь. Это был один из бойцов, пожилой, с проседью в щетинке бороды.

— Никто не побежит, товарищ политрук, — сказал он, — довел ты людей до совести. А если найдется трус, мы его тут же кончим.

Один из танков задымился, подпрыгнул, и язык голубого воющего пламени поднялся над ним…

— На мину нашу налетел! — крикнул Засыпкин.

Танки замешкались и стали сбоку обходить минное поле. Позади цепи появилась наша противотанковая батарея, и грохоту еще прибавилось. За короткое время подбили они два танка: один уже стоял неподвижно и горел, другой, как изуродованное насекомое, крутился на месте. Но передние четыре танка уже спускались по пологому краю лощины, и с минуты на минуту должна была вступить в действие цепь истребителей. Дементьев вглядывался и никак не мог их разглядеть, хотя они были не более как в шагах двадцати. Забыв о пулях, которые продолжали свистеть вокруг, забыв о своей жизни и смерти, Дементьев и Засыпкин возбужденно переговаривались. Дементьеву ясна была та причина, которая вынудила немцев кинуться в эту танковую атаку. Они во что бы то ни стало хотели прорваться к батареям, чтобы смять их и приостановить их губительный огонь.

Танки уже перебирались на эту сторону лощины. Дементьев чувствовал, что настал тот момент, когда бойцы-истребители должны были войти в общий ход сражения. Эти неизвестные ему парни-комсомольцы были сейчас все равно, что он сам. Ведь эта задача — не дать фашистским танкам помешать уничтожающей работе батарей — это его задача, он должен выполнить ее.

— Я перейду к ним, — сказал Дементьев. Схватив связку противотанковых гранат и вплотную припадая к земле, он пополз по-пластунски, перебрасываясь с руки на руку и помогая себе ногами, вплотную прижатыми к земле…

Изредка для ориентировки он поднимал голову, оглядывая окружавший мир. Он никак не мог сосчитать, сколько всего танков участвует в нападении. Досчитывал до пятнадцати и сбивался. Во всяком случае их было не больше двадцати и три уже были выведены из строя. Передние пять были совсем близко, и еще ближе, в нескольких шагах от себя, Дементьев увидел возвышавшиеся над землей зеленые каски. Это были истребители. Они сидели в ямках, отрытых попарно… Дементьев свистнул. К нему обернулось