некоторые европейские языки, а в России их могли читать по-русски современники Пушкина и Грибоедова.)

«...Это было чуть южнее 25 градуса ю. ш., когда мне довелось лицезреть некий вид дикого осла серой или бледно-желтой окраски. Во всей Африке наверное не сыщешь столь подозрительных и пугливых животных. Они везде держатся большими стадами, и мне ни разу не удалось приблизиться к ним на удобное для стрельбы расстояние... Кваггу часто рассматривают как самку зебры, а ведь это, без сомнения, разные виды, которые вопреки близости обитания друг от друга контактируют между собой не более, чем с антилопами». И еще одно замечательное наблюдение Левайяна: «Это животное гораздо меньше зебры и его ржание замечательно похоже на собачий лай. Голос же зебры в точности имитирует звук скользящего по льду камня, брошенного с силой...»

Наверное мой унылый вид разжалобил Луи, и он, оторвав взгляд от дороги, — а смотрел он на нее исключительно ради того, чтобы не задавить какого-нибудь мелкого зверька типа мангуста, — повернулся ко мне:

— Все не так безнадежно, Ник. Ты ведь знаешь, что в начале века кваггу все же видели живьем...

— Это произошло в Намибии в 1917 году. Некий майор Меннинг, вернувшись из района Каоковелд, поведал, что заметил целое стадо квагг, но ему тогда не поверили, — вспомнил я.

— Да, не поверили, но вскоре снова  поступили  сведения  из  того  же района! И опять ученые только улыбались в ответ на такие свидетельства. А вот совсем недавно один француз разговаривал с людьми племени топнар, и те рассказали ему, что встречали квагг в местах их традиционной охоты. Но это очень далеко отсюда, на другом конце страны.

— Так что шансов нет?

— Ну как тебе сказать... Вон, кстати, смотри, огромное стадо... зебр!

М ы остановились. Я пристально рассматривал животных в бинокль, пытаясь обнаружить хоть маленькую оплошность природы — отклонения от обычного бело-черного окраса. Увы, лишь разный рисунок полос (как у нас — отпечатки пальцев) отличали особей друг от друга.

— Не расстраивайся, Ник, вспомни, что  квагга  — лишь  подвид обычной зебры.

— И что это меняет?

— Очень многое, и вот почему. — Мы снова поехали, аккуратно объезжая дымящиеся на утренней прохладе свежеиспеченные кучки навоза.

— Как ты уже понял, у ученых не

сложилось единого мнения о том, вид квагга или подвид. Ее часто путали с подвидом степной зебры — зеброй Бурчелла, хотя последняя дожила в саваннах Южной Африки «аж» до 1910 года! К чему я все это говорю? Ты слышал о клонировании?

— Ну кто не видел фильм «Парк юрского периода»?

— Вот-вот, и я о том же. Думаю, что история с кваггой окажется не менее захватывающей. К тому же это — правда. Слушай...

Кейптаунский таксидермист Рейнхольд Pay, перенабивая чучело жеребенка квагги для Южноафриканского музея, обнаружил фрагменты ткани и кровеносных сосудов, приставшие к шкуре. Хотя животное умерло за век до этого, обстоятельства оказались счастливыми: методы дубления кожи в отличие от современных не разрушали и химически не меняли строение ткани.

Pay, знакомый с достижениями науки в области изучения ДНК и возмечтавший в один прекрасный день репродуцировать кваггу, аккуратно удалил и сохранил образцы ткани, надеясь на интерес к ним биологов. Но не смог сразу найти ученого, согласившегося бы заняться проектом. Когда он был в отпуске в Германии, к нему обратились кураторы Музея естествознания в Майнце с просьбой реставрировать и перенабить чучела двух квагг и бурчелловой зебры.

Закончив работу, Рейнхольд вернулся в Кейптаун, привезя с собой останки обгоревшего во время бомбежки в войну зародыша квагги, хранившегося в музее, которого впоследствии восстановил в первозданном виде.

— И что, на этом все закончилось?!

— Только началось! Слушай дальше. — Луи свернул к небольшому бунгало, возле которого в тени стояли несколько столиков с плетеными креслами. Взяв в шкафчике пива и кока-колы, мы продолжили разговор, скрывшись  от жары под раскидистой бугенвиллией.

— Вскоре к Pay обратился доктор Оливер Райдер из Зоологического общества в Сан-Диего, Калифорния: ему нужны были образцы крови и тканей живых зебр для цитологических тестов. Вот тогда-то Pay и сообщил, что у него есть образцы ткани квагги. Райдер тут же вызвался подвергнуть их анализу. Образчики полетели в США. Впоследствии было доказано, что некоторые из оригинальных протеинов ДНК действительно остались в ткани квагги и их можно извлечь. Далее была предпринята попытка получить несущую генетический код субстанцию ДНК из клеток майнцских квагг.

Небольшой кусок сухой мышцы обработали специальными веществами, чтобы высвободить ДНК, после чего доктору Райдеру удалось получить ее ничтожное количество, весившее одну стомиллионную грамма. При проведении сравнительного анализа полученной ДНК квагги и ДНК горной зебры Хартманна выяснилось, что они идентичны. Обрадованный Райдер написал Pay: «Теперь у нас есть часть генов вымершей квагги!»

И вот тут-то окончательно установили, что квагга была подвидом степной зебры, а никак не самостоятельным видом.

— Но ведь это открывает невероятные возможности для восстановления облика этого животного!

— Вот именно. Долгие годы в академических и околонаучных кругах бушевали споры: репродуцировать ли кваггу через программу выборочного разведения. Ведь несмотря на то, что некоторые особи степной зебры демонстрировали свойственные квагге черты, как то отсутствие полос на ногах и коричневатый окрас, многие ученые были против программы в принципе, утверждая, что любое животное, выведенное таким способом, будет лишь выглядеть как настоящее, не неся в себе истинного генетического родства.

Но любопытство все же взяло верх над косностью традиционной науки. К тому же три группы молекулярных биологов, работавших независимо друг от друга в США, убедительно доказали, что зебра и квагга принадлежат к одному виду, где последняя просто составляет подвид.

— Значит, если я тебя верно понял, Луи, тот генофонд, который нужен для возрождения квагги, имеется в популяциях зебры, только в рассеянном ослабленном состоянии. То есть нужна программа разведения под неусыпным контролем ученых.

— Да. Любое животное, полученное таким путем, будет во всех отношениях настоящей кваггой!

И Луи рассказал, что был срочно сформирован комитет из ведущих ученых Южноафриканского музея в Кейптауне, сотрудников крупнейших университетов страны и департамента охраны природы для контроля за программой репродукции квагги. В Этоша-парке в Намибии тщательно отобрали девять зебр и перевезли в центр охраны природы близ Робертсона. Чуть позже в «племенной скот» влились еще четыре зебры из провинции Наталь. Первый жеребенок родился в ноябре 1988 года. Дело это долгое, но скоро можно ждать первых результатов.

— Я думаю, они будут положительными, ведь удалось же ученым возродить монгольскую дикую лошадь! — сказал Луи. — Успех с лошадью Пржевальского в пражском зоопарке был, по-моему, для южноафриканских генетиков лучшим стимулом в работе. А вот и слоны пожаловали... Надо удирать, мы уже нарушили режим заповедника — сидим больше часа в незащищенном месте.

Но я словно не слышал Луи. «Что же получается? Если найти шкуру стеллеровой коровы... А сумчатый тигр? А мамонт?!»

— Луи, давай еще немного погуляем, что-то меня в машине укачивает.

— Нет, здесь пешком ходить нельзя, смотри вон, слоновье семейство уже совсем близко.

Действительно, большой папа стал выказывать беспокойство, сделав несколько ложных выпадов в нашу сторону и размахивая хоботом.

— Быстро уезжаем.

Через несколько минут, уже на знакомой дорожке, Луи снова обернулся ко мне:

— Если только удастся опыт с кваггами, я лично доставлю первых зверушек в «Крюгер» И сразу позвоню тебе в Москву, идет?

Николай Непомнящий, наш спец. корр.

Мне всегда казалось, что дом, где жил мой дед, — в Ордынском тупике, совершенно опустел и даже не существует вообще после того как в нем не осталось никого из моих родных. Не знаю, чего это меня после стольких лет потянуло вдруг туда. Видимо, участившиеся в последнее время разговоры о Москве, о 850-летии столицы.

Иду я по Пятницкой, захожу в кондитерский магазин Абрикосова — старые москвичи с его именем связывают сеть прекрасных магазинов сладостей, как, к примеру, молочные по всей Москве — с именами Бландова и Чичкина или булочные — с именем Филиппова... Раньше в витринах кондитерской на Пятницкой,