От Герцога прибыл начальник сотни с жалобой: всадники из касожского тумена ночью отбили скот, подаренный Мамаем фряжским наемникам, а теперь уверяют, будто они приобрели его у татар за деньги.

– Чего же хочет Герцог от меня? – Веко Мамая слабо подрагивало – злился, что пришлось-таки выдать наемникам вторую половину задатка, опустошив войсковую казну.

– Вели касогам вернуть нам быков и овец, милостивый хан. Ведь они проявили неуважение к твоему приказу.

– Может быть, они доказали, что более вас заслуживают моих даров? Вы плохие воины, если не способны справиться с горскими разбойниками.

Фряг поднял голову, настороженно спросил:

– Милостивый хан дозволяет нам применить силу? Мы сегодня же нападем на их лагерь и уничтожим грязных бродяг.

Веко Мамая задергалось сильнее. «Коршунячье отродье! Я посмотрю на вашу храбрость перед полками русов. Это вам не толпа янычар, не унылые лигионы издыхающей Византии, не арабский „вечер потрясения“, не разнаряженный частокол германских и франкских рыцарей, не стадо таврических разбойников. Вы узнаете, за что плачу я золото и серебро наймитам, досыта кормлю их свежим мясом!» Холодно сказал:

– Однако ваш начальник может обойтись без боя. У него теперь довольно золота, чтобы купить мяса на все войско. Ступай… Постой! – он остановил фряга, осененный неожиданной мыслью, в которой еще не дал себе отчета. – Скажи Герцогу, пусть он пришлет ко мне близнецов, о которых я спрашивал. Касоги вернут вам быков и овец, а воры будут наказаны по законам Орды.

Отчего вдруг Мамаю загорелось увидеть глаза близнецов, так похожие на глаза его дочери и глаза того русского пленного, который не дал ему простого обещания в обмен на жизнь и свободу? Только потому, что не мог ручаться за свое слово? Есть же такие люди! И у великих царей время от времени случается нужда в них.

Десятник нукеров доложил:

– Повелитель, к тебе люди Батарбека с русским пленником.

Мамай встрепенулся, и словно порывом сухого ветра выдуло из степи знобкую сырость. Воины в серых халатах втащили на холм грузного человека со связанными за спиной руками и веревкой ни шее, сильным рывком бросили ниц. Мамай узнал склонившегося перед ним сотника.

– Это ты, Бадарч? Какого зверя выловил в московских лесах?

– Повелитель! Мы исполнили твой приказ: предатель Бастрык перед тобой.

Мамай по-кошачьи шагнул вперед, приказал по-русски:

– Встань! – Сузив глаза в усмешке, разглядывал припухшее от синяков лицо пленного, всклоченную бороду, рваную одежду, – видно, нелегко сдался этот бугай. – Что скажешь, Федька? Новые вести привез мне или пожаловал за наградой?

– Тебе, царь, то лучше ведомо, – прохрипел пленный, потупясь. – Не своей волей стою перед тобой.

– Да уж твоя воля кончилась, Федька. Даже охотничий барс попадает в клетку, если он скалит зубы на хозяина. Ты же только гиена. – Неожиданно взвизгнул: – Говори, кому служил! Какие лживые вести слал в Орду? Кого ты в Орде знаешь из моих врагов?

Бастрык жалко усмехнулся опухшим ртом:

– Столько спрашиваешь, царь, што и не знаю… Служил я всем помаленьку, тебе тож… Чего передал, теперь дело десято. А знавал я хана Бейбулата да Батарбека, да иных твоих начальников – неш они те враги? Убей, а ни московских, ни рязанских лазутчиков в Орде я не видывал. Пытать станешь – кого хошь назову. От ваших пыток чего не сбрешешь, мне же все едино. Казнил я твоих людишек – не запираюсь. Требовали, чего я вовек не ведал, оружьем грозили, вот и… Да и к Димитрию мне нынче дорога заказана, потому в твои сети попал. Вот коли помилуешь, кой-чего скажу те на пользу.

Как ни был зол Мамай, его удивил торг Бастрыка.

– Говори. Я решу, стоят ли твои вести моей милости.

Федька вздохнул, переступил босыми ногами, впервые прямо глянул в лицо Мамая.

– Ведаешь ли ты, великий царь, што Есутаев сын Иргизка к Димитрию шел?

– Так…

– Будто бы Есутай тумен свой в помощь Димитрию прислать сулил.

– Так!.. – рука Мамая побелела на поясе, веко задергалось.

– Не бойсь, не дошел Иргизка до Димитрия. Я сам казнил его, с ним и весть умерла, а грешить-то Есутай на князя будет.

Мамай метнул взгляд на сотника, тот наклонил голову:

– Федька не врет. Иргиз умер, но бывшие с ним люди живы.

– Што люди! – Бастрык пренебрежительно качнул головой. – Я сам пытал Иргизку, Есутай велел ему говорить лишь Димитрию, а ты, великий царь, своих татар знаешь.

– Знаю, – Мамай жестоко усмехнулся. – Ты проговорился, Федька: тайна Иргиза тебе неведома. И тут лжешь!

Бастрык испуганно заморгал, с трудом соображая, как это сам себя запутал.

– Говори дальше, Есутаевы дела я сам разберу.