1822 г. — шесть недель прожил “в 32-м егерском полку для известного дела Раевского”. Однако прямых доказательств существования тайного общества в 16-й дивизии он не получил, а скорее всего не пожелал видеть таковых, ибо опасался за свою карьеру. “Каково бы мне было после 33-летней моей службы потерять все заслуженное потом и кровью”, — писал он Орлову,[390] выясняя с ним отношения уже после ареста Раевского. Все же меры по “улучшению порядка” Сабанеев предпринял: под разными предлогами устранил большинство членов тайной организации из армии. Так, в феврале 1822 г. фактически отстранили от должности М.Ф. Орлова, “по домашним обстоятельствам” ушел со службы Охотников, “за болезнею” — П.С. Пущин, оставили службу и другие члены кишиневского кружка. Ушел в отставку и Андрей Григорьевич Непенин. Начальник Главного штаба князь П.М. Волконский в отношении от 31 июля 1822 г. главнокомандующему 2-й армии Витгенштейну предписал “командира 32-го егерского полка полковника Непенина… отрешить ныне же от команды… Буде по обстоятельствам… изволите найти, что полковник Непенин за упущения его надлежит суду, то предать его оному совокупно с майором Раевским”.[391] С Непенина, как и с других офицеров, была взята подписка с обязательством не вступать ни в какие тайные общества.

После восстания декабристов следствию удалось наконец установить степень причастности В.Ф. Раевского к тайному обществу. Расследование по его делу было передано Следственной комиссии, а подсудимый из Тирасполя переведен в Петропавловскую крепость. Вновь последовали многочисленные допросы, и только в ноябре 1827 г. Раевскому был объявлен приговор: он лишался прав дворянина и офицера и отправлялся в Сибирь на поселение (Сабанеев прочил ему ссылку в Соловецкий монастырь).[392] 21 декабря 1825 г. в Москве был арестован М.Ф. Орлов. Вспомнили и о Непенине. В конце декабря он тоже был арестован и заключен в Тираспольскую крепость, 5 января давал первые показания о “злоумышленном скопище” генералу Сабанееву, и в этот же день в сопровождении жандарма был отправлен в Петербург. Там 23 января 1826 г. он отвечал на вопросы генерала Левашева и, как прежде, “запирался” и “ничего не показал”. В Тирасполе Сабанееву он назвал только полковника Бистрома, который якобы его и принял в общество в 1819 г. Но Бистром умер 30 июня 1820 г. Непенин, видимо, не хотел называть Пестеля, принявшего его в общество в Тульчине в 1819 г., и только на требования Следственного комитета дать “ясные показания” сказал об этом.[393]

Андрей Григорьевич сумел убедить следствие в том, что не имел никакого понятия о подлинных целях Союза благоденствия, искренно полагая его обществом, преследующим лишь патриотические и нравственно-просветительные цели. Как бы подтверждая это, Пестель показал, что у него с Непениным и майором Раевским “никаких совершенно не было сношений”.[394] У декабристов: П.И. Пестеля, А.П. Юшневского, С.Г. Волконского, В.Л. Давыдова, С.И и М.И. Муравьевых-Апостолов, М.П. Бестужева-Рюмина следствие пыталось выяснить, был ли Непенин в составе общества после 1821года, то есть после того, как Московский съезд официально объявил о роспуске Союза благоденствия. Все допрошенные засвидетельствовали, что полковник Непенин, “отстав в 1821 году от общества в числе прочих удалившихся членов, более к оному не принадлежал”.[395] Как известно, Следственная комиссия не выявила явных и достаточных доказательств о широкой революционной деятельности Кишиневской управы после Московского съезда декабристов. Поэтому полковому командиру вменялось в вину лишь согласие на вступление в Союз благоденствия, к тому же “слабое смотрение за Раевским, действовавшим противно установленному порядку и внушавшим явно вредные и возмутительные мысли”. [396] В обвинении фигурировал и приказ Непенина по полку от 9 декабря 1820 г. “о совершенном уничтожении палочного нижним чинам наказания”. Было определено “отставить Непенина от службы и впредь ни в какую должность не определять, иметь за ним надзор со стороны полиции”. 18 марта 1826 г. Николай I на докладе по делу Непенина начертал распоряжение: “Отставить от службы, по продержать в которой-либо крепости еще шесть месяцев”.[397] Однако 25 июня 1826 г. Непенин был освобожден из Петропавловской крепости, но с тем условием, что дождется возвращения императора из Царского Села: Николай I лично определял судьбу каждого декабриста. “После двухнедельного совершенно свободного пребывания в Петербурге” Непенин “был спрошен” и объявил желание жить в Тульской губернии, в имении Чаадаева, “на сестре коего в то время был сговорен”.[398] Согласие царя окрылило декабриста — ему казалось, что он “прощен”, что все волнения и трудности позади, он надеялся снова вступить в военную службу.

Перед отъездом в Тульскую губернию Андрей Григорьевич решил повидаться с однополчанами. Петербург был наводнен воинскими частями: более десяти процентов населения города составляли солдаты и матросы; во всех частях столицы стояли казармы гвардейских полков. Близ Мраморного дворца на Марсовом поле находился лейб-гвардии Павловский полк. Непенин отправился в казармы этого полка и обратился к командиру его Арбузову с тем, что “желает видеть такой славный полк”. Встретив несогласие командира, Непенин “присовокупил, что командовал 9 лет полком, он желал бы видеть людей, поступивших из его полка”. Арбузов решительно отказал Непенину. По инстанции последовал донос: “…полковник Непенин, недавно освободившийся из крепости, явился с азартом в Павловские казармы и требовал настоятельно быть допущенным, но, опасаясь сношения с солдатами человека подозрительного, не допустил его”.[399] Разгневанный самодержец приказал “полковника Непеника выслать немедленно в Тульский уезд с тем, чтобы иметь его там под секретным надзором”.[400] Этот, казалось бы, безобидный эпизод довершил участь декабриста: он навсегда был лишен возможности вернуться к любимому делу.

Почти все последующие годы А.Г. Непенин жил в имении своего шурина В.Ф. Чаадаева в деревне Локне Крапивенского уезда Тульской губернии. Он тяжело болел (давали о себе знать старые раны), однако с трудом добивался выезда в Москву для лечения. Основные его занятия здесь, в Локне, составляли дела по хозяйству.[401] 31 января 1828 г. опальный декабрист, “лишенный по бедному состоянию всех способов к жизни”, обратился с прошением к Бенкендорфу о принятии на военную службу, выслал ему формулярный список, свидетельствовавший о 28-летней беспорочной службе. Но это и последующие прошения А.Г. Непенина были оставлены “без последствий”. А тульский губернатор исправно доносил в Петербург о состоящем под присмотром отставном полковнике Непенине, который “занимается чтением книг”, от казны на содержание не получает, “имеет жену и детей, кои находятся при нем”, в “дурных поступках не замечен”.[402]

Декабрист по-прежнему терпел большую нужду, а потому не имел возможности побывать на родине. Наконец, благодаря покровительству Комитета о раненых, он был “награжден в 8 день ноября 1830 года за тяжелые раны… пенсионом”. Теперь Андрей Григорьевич Непенин лелеет надежду побывать в родном городе и снова ходатайствует перед Бенкендорфом. 12 июня 1831 г. он пишет: “Уроженец города Архангельска, я имею там престарелую мать, с коей не видался уже более 20 лет ибо всегда находился на службе в дальнем от Архангельска расстоянии, в походах, за границею или на южных границах России… [Дозволением Вы] доставите престарелой и болезненной матери моей ни с чем несравненное удовольствие, а мне случай исполнить священную обязанность сына”.[403] Через месяц шеф корпуса жандармов известил архангельского военного губернатора Галла, что по его представлению “его императорское величество всемилостивейше изволил изъявить на сию просьбу полковника Непенина свое согласие”, и предписывал “учредить за полковником Непениным по прибытии его в г. Архангельск секретный надзор полиции”.[404]

Можно представить, как ждали Андрея Григорьевича Непенина в его родном городе и с каким охватывающим душу волнением он сюда ехал. Сведения полицейского надзора содержат точные даты пребывания декабриста в Архангельске. Он приехал сюда 19 марта 1832 года. Как много произошло событий со времени последнего пребывания его здесь и как многое изменилось! Не было в живых отца, он умер в мае 1810 года. Престарелая и больная мать, надворная советница Ульяна Никифоровна Непенина, имела уже другой дом[405] — жила теперь в первой (центральной) части Архангельска, воспитывала внука, Льва, оставшегося на ее попечение после смерти старшего сына, Николая. Она жила с семьей младшего сына, Михаила Григорьевича, — дворянского заседателя в Архангельской палате уголовного суда. В Архангельске жила с семьей единственная сестра