Конечно, они с Анджелой превосходно знают друг друга…
Два дня спустя они встретились в квартирке, которую миссис Уотч убрала для них.
— Надеюсь, ты привезла весь багаж?
— Да, дорогой. Как приятно быть дома!
— Мне завтра на службу.
— Да, а мне нужно обзвонить сотню людей. Я не поблагодарила их за последние подарки.
— Хорошо провела время?
— Неплохо. Как твоя простуда?
— Мне уже лучше. Что будем делать вечером?
— Я обещала навестить маму. И мы договорились поужинать с твоим другом из Девоншира. Он приехал вместе со мной разузнать относительно коровьих лепешек. Надо пригласить его в ресторан, раз мы останавливались у него.
— Конечно. Но пожалуй, я не поеду к твоей матери.
— Да, мне нужно многое ей рассказать — тебе это будет скучно.
В тот вечер миссис Тренч-Трубридж сказала:
— По-моему, Анджела сегодня замечательно выглядела. Медовый месяц пошел ей на пользу. Со стороны Тома очень разумно, что он не повез ее в утомительное путешествие на континент. Видно, что она вернулась очень отдохнувшей. А медовый месяц часто бывает тяжелым временем, особенно после всей свадебной суеты.
— А что там насчет того, чтобы снимать коттедж в Девоншире? — спросил мистер Тренч- Трубридж.
— Не
— Очень разумно, право, очень разумно, — сказал мистер Тренч-Трубридж, погружаясь в легкую дремоту, как обычно в девять часов вечера.
ИЗБЫТОК ТЕРПИМОСТИ
© Перевод. Д. Вознякевич, 2011
Круглое дружелюбное лицо, не столько загорелое, сколько покрасневшее от тропического солнца; круглые, несколько озадаченные глаза; короткие рыжеватые волосы; большой улыбчивый рот; рыжеватые усики; чистый белый парусиновый костюм и тропический шлем — типичный английский торговый агент, ожидающий парохода в маленьком душном порту на Красном море.
Мы были единственными европейцами в отеле. Пароход, которого оба ждали, запаздывал на два дня. Все время мы проводили вместе.
Мы ходили по туземному базару и играли в кости за столиками кафе. В этих обстоятельствах случайное знакомство легко обретает доверительный характер.
Поначалу темы разговора у нас, естественно, были общими — местные условия и расовые проблемы.
— Не могу понять, из-за чего все сложности. Они нормальные парни, стоит только их понять.
Британские чиновники, торговцы, арабы, туземцы, индийские поселенцы — все они были для моего нового знакомого нормальными парнями.
Странно, что они не могли ладить. Разумеется, у разных народов существуют разные взгляды — кто- то не умывается, кто-то имеет странные представления о честности, кто-то теряет голову, когда слишком много выпьет.
— И все равно, — сказал он, — это касается только их самих. Если б только все предоставили друг другу жить по-своему, не существовало бы никаких проблем. Что до религии, то в каждой вере есть много хорошего — в индуистской, мусульманской, языческой; миссионеры тоже сделали много хорошего: уэслианские методисты, католики, сторонники англиканской церкви — все они нормальные ребята.
Люди в отдаленных уголках мира склонны иметь непоколебимые взгляды на каждую тему. После нескольких месяцев, проведенных среди них, было облегчением встретить столь терпимого человека со столь широкими взглядами.
В первый вечер я расстался с этим человеком с чувством сердечного уважения. Наконец-то на континенте, населенном почти одними фанатиками того или иного рода, я, как думал, нашел приятного человека.
На другой день мы перешли к более личным темам, и я стал узнавать кое-что о его жизни. Этот человек был ближе к пятидесяти годам, чем к сорока, хотя мне казался моложе.
Он был единственным сыном, вырос в английском провинциальном городке, в семье, придерживавшейся строгих принципов викторианских приличий. У родителей он был поздним ребенком, и воспоминаний до того, как отец ушел в отставку с важного правительственного поста в Индии, у него не сохранилось.
Его натура не признавала жизнь в разладах и неудобствах, но из каждого упоминания о ней было ясно, что согласие в его семье отсутствовало.
Четкие правила морали и этикета, беспощадная критика соседей, непреодолимые классовые барьеры, воздвигнутые против тех, кто считался низшим по социальному положению, враждебное неодобрение тех, кто стоял выше, — это определенно и было кодексом родителей моего знакомого, и он вырос с глубоко укоренившимся решением строить свою жизнь на противоположных принципах.
В первый вечер нашего знакомства я с удивлением узнал о характере его работы. Он продавал на комиссионной основе швейные машинки индийским лавочникам по всему восточноафриканскому побережью.
Это определенно была не та работа, которая подобала его возрасту и образованию. Позднее я узнал причину.
Он поступил в частную фирму после окончания привилегированной школы, неплохо преуспевал и в конце концов, перед самой войной, открыл собственное дело с капиталом, оставшимся после смерти отца.
— Тут мне не повезло, — сказал он. — Я не считаю себя виновным в том, что случилось. Видите ли, я взял в партнеры одного человека. Он работал клерком вместе со мной и всегда мне нравился, хотя с другими ребятами ладил неважно.
Его уволили вскоре после того, как я унаследовал деньги. Я так и не выяснил, что произошло, да меня это и не касалось. Соглашение поначалу казалось удачным, так как мой партнер был непригоден к военной службе, поэтому, пока я был в армии, он мог вести дела дома.
Бизнес, казалось, шел очень хорошо. Мы перебрались в новую контору, набрали более обширный штат, и на протяжении всей войны получали очень приличные дивиденды. Но видимо, это было лишь временным процветанием.
Возвратившись после перемирия, я, боюсь, не уделял особого внимания своим делам — был рад оказаться дома и хотел побольше покоя. Предоставил управлять всем партнеру и, можно сказать, пустил дела на самотек аж на два года.
В общем, я не знал, как все скверно, пока партнер не сказал, что нам придется ликвидировать дело.
После этого я находил хорошую работу, но это совсем не то, что быть самому себе хозяином.
