— Я могу прочитать это по-гречески, — сказал министр по особым поручениям.
— Быть гречанкой в настоящее время, — сказала дама, сидевшая рядом с Гаем, — это значит жить в тоске и печали. Мою страну распинают. Я пришла сюда потому, что люблю хозяйку. Теперь я избегаю бывать на приемах. Мое сердце осталось в родной Греции вместе с ее народом. Там мой сын, два брата, племянник. Мой муж слишком стар. Он отказался от карт. Я отказалась от сигарет. Конечно, не слишком-то много. Но это все, что мы можем сделать. Это, как правильно сказать, эмблематично?
— Символично.
— Это символично. Но не помогает моей стране. Это немного помогает нам
Главнокомандующий слушал молча. Мысленно он тоже был на горных перевалах Фессалии.
Магараджа говорил о скачках. На следующей неделе две его лошади должны участвовать в скачках в Каире.
Вскоре все поднялись. Главнокомандующий пересек веранду и подошел к Гаю.
— Второй батальон алебардистов?
— В настоящее время нет, сэр. Оперативная группа Хука.
— Ах да! С вашим бригадиром дело обстоит неважно. Похоже, что вы останетесь не у дел. Очень плохо с судами. И так все время. Да, но мне уже надо было бы быть на пути в Каир. Вам в какую сторону?
— Сиди-Бишр, сэр.
— Как раз по пути. Хотите, подвезу?
Адъютанта пересадили на переднее сиденье к шоферу. Гай уселся рядом с главнокомандующим. Машина очень быстро подкатила к воротам лагеря. Гай собрался выходить.
— Сидите, сидите, я довезу вас до места, — остановил его главнокомандующий.
В этот день караульную службу у ворот несли каталонские эмигранты. Небритые, со свирепыми лицами, они столпились вокруг большого автомобиля и тыкали дулами автоматов в открытые окна машины. Затем, убедившись, что в ней сидят их временные союзники, они расступились, распахнули ворота и в знак приветствия подняли вверх сжатые в кулак руки.
Начальник штаба бригады покуривал, развалившись в шезлонге у откинутой полы своей палатки. Распознав флажок проезжавшего автомобиля, он вскочил как ужаленный, ринулся к зеркалу, застегнулся на все пуговицы, собрался с духом, надел тропический шлем, вооружился стеком и припустился бегом по той самой песчаной площади, на которой утром Гай муштровал свое отделение. Автомобиль важной персоны уже удалялся. Навстречу майору шагал Гай с путеводителем под мышкой.
— А, Краучбек, это вы. Наконец-то! А мне показалось, что эта машина главнокомандующего.
— Да, это была она.
— А зачем она сюда попала?
— Меня подвозила.
— Водитель не имел права ехать с флажком главнокомандующего, если главнокомандующего не было в машине. Вам следовало бы знать это.
— Но он
Хаунд измерил Гая строгим взглядом:
— Вы случайно не пытаетесь морочить мне голову, Краучбек?
— Я никогда не осмелился бы. Главнокомандующий поручил мне принести его извинения полковнику. Он хотел остановиться здесь, но вынужден спешить в Каир.
— Кто сегодня несет караул?
— Испанцы.
— О господи! Они хоть построились как полагается?
— Нет.
— О боже!
Хаунд стоял в нерешительности, терзаемый противоречивыми чувствами — спесью и любопытством. Любопытство победило.
— Что он сказал?
— Он читал стихи.
— И больше ничего?
— Мы разговаривали о проблемах нехватки судов, — ответил Гай. — Это чрезвычайно беспокоит его.
Начальник штаба повернулся и пошел прочь.
— Между прочим, — добавил Гай, — сегодня я, по-видимому, обнаружил в церкви вражеского агента.
— Исключительно забавно! — бросил Хаунд через плечо.
Великая суббота в Мэтчете. Мистер Краучбек разговелся после великого поста. В дни поста он, как обычно, отказывался от табака и вина. В предшествовавшие недели он получил от своего поставщика вин две посылки, значительно уменьшившиеся в результате воровства на железной дороге, однако несколько бутылок все же уцелело. За вторым завтраком мистер Краучбек выпил пинту бургундского. Он предпочел бы выпить что-нибудь другое, но, так как поставщик прислал ему бургундское, он и это выпил с благодарностью. После завтрака мистер Краучбек набил трубку. Теперь, когда он лишился гостиной, ему приходилось курить на первом этаже. В этот день, казалось, было достаточно тепло, чтобы посидеть на воздухе. В закрытом от ветра уголке повыше пляжа, размышляя о начавшейся с этого утра новой жизни, он закурил свою первую пасхальную трубку.
2
Транзитный лагерь № 6 Лондонского округа был лагерем только по названию. В действительности это был большой, старомодный, вполне респектабельный отель. Царившая в нем атмосфера навевала представление о беззаботном благополучии. Осколки бомб еще не выбили здесь ни одного оконного стекла. Управление воинскими перевозками направляло сюда заблудившиеся подразделения и части. Изредка сюда присылали капеллана, посаженного под строгий арест. В этих райских кущах оказался на время и Триммер со своим отделением. Здесь же обосновалась и Кирсти Килбэннок, чтобы внести свою лепту в военные усилия.
Кирсти была хорошей женой Йэну: представительной, верной, с уравновешенным характером и экономной. Все приличные вещи в их доме были куплены по дешевке. Свои туалеты она умудрялась шить экономно, но изысканно. Ее иногда подозревали в том, что она фабриковала подаваемое к завтраку vin rose, смешивая оставшиеся от обеда красные и белые вина, но более порочащих обвинений против нее не выдвигали. Во всех отношениях она была полной противоположностью своей подруге Вирджинии Трой.
Когда Йэн надел военную форму, его доход уменьшился на 1500 фунтов. Кирсти не жаловалась. Она отправила двоих сыновей к бабушке в Айршир и взяла к себе в дом своих подруг Бренду и Зиту в качестве пансионерок. Она также устроила их на работу в столовую в транзитном лагере № 6 Лондонского округа, в которой работала сама, но без оплаты. Кирсти платили в столовой немного, но достаточно. Однако в целом компенсация была отрицательной: пользуясь спецодеждой, бесплатно питаясь, работая весь день, валясь с ног от усталости к вечеру, она ничего не тратила. Когда Вирджиния Трой, все еще сохранившая былой отблеск богатства и способность покорять мужчин, которую Кирсти случайно встретила в отеле «Дорчестер» во время воздушного налета, поделилась с ней по секрету, что осталась без денег и без крова, Кирсти приняла ее жить в свой дом на Итон-терэс и устроила на работу в ту же столовую.
— Дорогая, ни звука Бренде и Зите о том, что ты не платишь мне за пансион, и ни слова, милая, о том, что тебе платят в столовой.
Работая официантками, эти хорошо воспитанные леди хихикали и сплетничали о своих клиентах не хуже, чем заправские официантки. Еще до того как Вирджиния начала работать, ее ознакомили с некоторыми объектами их многочисленных шуток. Главным среди них, по причине продолжительного пребывания в лагере, был офицер, которого они прозвали Шотландчиком. Различные случаи полнейшего неумения Шотландчика вести себя в обществе приводили их в восторг.
— Вот подожди, дорогая, ты увидишь его сама.
Вирджиния ждала неделю. Все леди предпочитали работать в столовой для унтер-офицерского и