проконопачен соломой и мхом. Крышу устилали ветки, продетые в тонкий сухой дерн, из крохотной кирпичной трубы шел легкий дымок. Ни генератор, ни ветряная вышка, ни какие-либо другие следы цивилизации на глаза не попадались.

Уличный костер, в отличие от печи, не дымил вовсе, что откровенно заинтересовало Буньипа. Он бесшумно перебрался на другую сторону возвышения, внимательнее изучая языки пламени и человека, дремлющего перед ними.

Двора, как такового, у хутора не было. Его заменяла обнесенная плетнем утоптанная круглая площадка, на которой и развели открытый огонь.

Сначала австралиец подумал, что площадка предназначена для объезда лошадей. Но затем сопоставил размеры, заметил в центре высокий деревянный столб, украшенный резьбой, и все понял. Оценить увиденное помог и старик, которого с новой позиции австралийца стало заметно гораздо лучше.

Седой, морщинистый, узкоглазый, он носил грубую одежду из оленьих шкур и лисьего меха и такие же мокасины. Белые волосы были заплетены в косу, две косички поменьше спадали на виски аборигена. Завернувшись в одеяло, старик уставился в огонь, не двигаясь и, казалось, почти не дыша. Прошло не меньше двух минут, прежде чем он пошевелился, поднося к морщинистым губам длинную трубку, почти потухшую. Раскурил, выпустив клуб дыма и снова замер, глядя в огонь.

Буньип поежился.

Замерзнуть он не мог, что за глупость! Но по спине и плечам вдруг пробежал озноб, словно вокруг стоял не конец лета, а холодный ветреный декабрь. Вероятно, побочный эффект препаратов, на которых Брейгель живет уже третьи сутки…

И еще Леону вдруг в точности представилось, что неподвижный старик знает о его присутствии. Знает и ждет. Путеводный маяк в голове моргнул еще пару раз, затухая с чувством выполненного долга.

Сняв «дыродельчик» с предохранителя, Буньип спрятал оружие обратно за пояс и выбрался из укрытия. Постоял, позволяя заметить себя, но старик даже не поднял взгляда, продолжая изучать бедный, но такой яркий костер. Их отделяли друг от друга не больше двадцати ярдов – учитывая, что Буньип намеренно пошумел камнями, хозяин хибары обязательно должен был догадаться о присутствии гостя.

– Добрый вечер! – решив, что начать стоит по-русски, Буньип поздоровался, делая несколько шагов вперед.

Интуиция подсказывала ему, что старик живет тут один, словно отшельник из старинных легенд. Но бдительность терять не стоило, и боковым зрением Леон контролировал как сараюшки, так и два окна дома, выходящие на площадку с тотемом.

– Здравствуйте, дедушка! – повторил Брейгель, на этот раз на китайском. – Не пугайтесь, я тут.

Старик наконец пошевелился, повернувшись к ночному гостю так неловко, словно у него свело мышцы шеи. Посмотрел с прищуром, пошамкал губами. И вдруг проскрежетал нечто, что «балалайка» Буньипа переводила долго и неуверенно. Наречие, на котором говорил старик, не входило даже в самые расширенные лингвистические базы создателей софта…

– Лучше уж на русском, – наконец разобрал Леон, а электроника в его голове начала подстройку под непростую фонетику собеседника. – Твой китайский я понимаю еще хуже…

– Хорошо, дедушка, – по-русски ответил Буньип, торопливо изучая старика и выбирая, какую из масок ему сейчас примерить. – Дозволите у костра обогреться? Ветер холодный.

– А как я тебе запрещу, если ты без приглашения пришел? – кисло скривился отшельник, отчего морщины на его лице пришли в движение, рисуя узоры мудрости и увядания.

– Я присяду, можно?

Леон неуклюже приблизился, вопросительно указывая на место рядом с хозяином хутора. Если тот хотел воспринимать его как некультурного западного варвара, он не станет разочаровывать старость. Однако отшельник оказался не так прост, как показалось Буньипу.

– Не притворяйся, странник. Ты сумел войти в скрытую долину так тихо, что я не сразу тебя услышал. Поднялся по тропе, словно барс. Наблюдал за мной из темноты, подобно сове. А теперь делаешь вид, что споткнешься на пустом месте, если тебе не протянуть руку… – Он поднес к губам трубку, глубоко затянулся, затем ткнул в Леона длинным дымящимся мундштуком. – Садись, явившийся без приглашения.

– Значит, вы знали, что я уже в ущелье? – опускаясь на скрещенные ноги в трех шагах от старика, поинтересовался Брейгель.

В его движения вернулись плавность и сила, которые от деда было совершенно не укрыть.

– Не тот вопрос, подсевший к моему огню… – Отшельник снова уставился в костер, и не думавший затухать. – Вопрос в том, что ты здесь делаешь?

– Кое-что ищу, – уклонился Буньип, движениями пальцев по ладони регулируя светочувствительность зрачков и безбоязненно взглянув на странные языки пламени. – А вы, дедушка, кто? Давно живете тут?

– Малтачак, – сказал старик, словно это все объясняло. И замолчал, позволяя слушать, как над краями ущелья подвывает ветер. – Тут еще мой прадед жил.

Буиньип взглянул на него с новым интересом.

Он и раньше слышал про чудаков, живущих вне цивилизованного мира, но лично находил гаджеты даже у амазонских индейцев или африканских масаев. А чтобы вот так, натуральным дикарем? Леон был готов побиться об заклад, что у деда нет ни «балалайки», ни «пилюли».

– Ты с большой машины, которая роет горы, – утвердительно кивнул старик, покусывая мундштук. – Что-то ищешь в горах. Один совсем, налегке. Идешь к чужому дому и огню, даже не зная, рады ли тебе.

– Я не хотел никого обидеть, уважаемый Малтачак. – Буньип покачал головой и вдруг поразился произошедшим переменам. – Но я на самом деле…

Голова стала легкой, как накачанный гелием силиконовый шар. Усталость в ногах прошла, словно от дозы лекарства, а мысли стали такими шумными, что их теперь мог бы услышать даже сидящий неподалеку старик.

Леон Брейгель никогда не считал себя мистиком.

Деля жизнь на черное и белое, он достиг вершин рационализаторства и шедеврально-безупречной логистики. Научился раскладывать по полкам и препарировать на объективные факты даже самые необычные события. Вот и сейчас, стараясь как можно реже вдыхать сладкий запах костра и трубочного табака, он предположил, что в огонь добавлен наркотик.

Выровнял дыхание, тремя глубокими выдохами прочистил легкие.

Однако следующая фраза старика снова выбила почву из-под ног Брейгеля, заставив покачнуться и рефлекторно нащупать рукоять «дыродельчика».

– Ищешь тюнгур Усюги Ороон… бубен ищешь… – негромко прошепелявил Малтачак, покачивая совершенно седой головой. – Ищешь Проводника в Верхний и Нижний миры, помощника настоящего кама. Ищешь Ключ и Врата.

Какое-то время Буньип молчал, потрясенный. Пытался сопоставить и вычислить, как дед пронюхал о цели его путешествия. Неужели он знает и про Бадосу? Пальцы не размыкались на рукояти, но пускать оружие в хонд Леон не спешил. Будто учуявший ловушку зверь, он нюхал воздух и прислушивался, пытаясь отыскать хоть малейшие признаки засады или скрип пружины схлопывающегося капкана…

– Как ты узнал, старик?

Вероятно, наркотик все же успел подействовать.

Леон мысленно выругался, проклиная себя за беспечность. Как можно доверяться человеку, в одиночку выживающему среди злых первобытных гор? Пока Малтачак отвернулся, поправляя накидку, Буньип помотал головой, стараясь упорядочить мысли. Не вышло.

– Нет больше почтения в твоих словах, – усмехнулся дед, будто не расслышав прозвучавшей в интонациях угрозы. – Твоя сюнези сказала мне, пришедший из ночи. Я – кам, как и мой отец, и его отцы много поколений назад. Я умею видеть то, что скрыто от других. И я лучше иного знаю, зачем тебе Врата повелителя Ульгеня. Нечасто человек пытается пробить себе дорогу, чтобы сравниться в силе с повелителями Верхнего Мира…

«Балалайка» Брейгеля торопливо подбирала переводы странных понятий. Кам. Шаман, человек с лишней костью, проводник человеческих душ и частый визитер в иные миры – так вот, значит, кем оказался