Рывком поднялся, перед глазами поплыли круги, чуть не врезался головою в косяк. Ах да, впереди еще одна комната. Потом коридор. Апартаменты. Номер-люкс. Дежурная ясно сказала: в комнате будете не один, вторая кровать занята.
На пороге, к великому изумлению, он увидел Вариса Тенисона. В белой водолазке, свежий, румяный, с еще не просохшей, коротко стриженной шевелюрой, аккуратно причесанный, — словно боксер после душа.
— Доброе утро! Как спалось в Рандаве? Пожилые люди говорят: кто спит, тот не грешит. Но, скажу вам, спать в такое время — уж одно это грех.
— Прошу прощения.
— За что, за грехи?
— За то, что не успел надеть штаны.
Он кинулся в ванную, залез под душ. Растерся полотенцем.
Что понадобилось Тенисону? Без причины так настойчиво в дверь не стучат. И как это он его разыскал?
— Значит, остались?
За напускной веселостью в голосе Вариса звучали не слишком уверенные нотки, да и сам он был далеко не так беспечен, каким старался казаться...
— Так получилось...
— И правильно сделали. Рига никуда от вас не денется.
— Надеюсь.
Варис достал пачку сигарет «Элита» и щелчком выбил две сигареты.
— Позволите предложить?
— Спасибо, я не курю.
— Ах да, совсем забыл. Мне почему-то казалось, что все писатели курильщики. По крайней мере, так их рисуют в дружеских шаржах. Давно вы пишете стихи?
— Стихи пишу так, между прочим.
— В таком случае, что же главное?
— Как вас понять?
— Это я бы вас хотел понять: что вы из себя представляете?
В его вопросе было больше развязности, чем любопытства.
— Ровным счетом ничего. Сами видите, просто заросший субъект.
— Не натурщик же вы, надеюсь. Я, например, помощник мастера в прядильном цехе: семьдесят станков, восемь девушек.
— А-а-а...
— Вот именно.
— В том числе Марика?
— Да. То есть в известной мере... — запинаясь, проговорил Варис. — Она прядильщица.
— Вы ее непосредственный начальник?
— Только в рабочее время.
— И вы следите за ее станками, даете задания, присуждаете премии?
— Все в порядке.
В хитроватых, котовских глазах Тенисона блеснула усмешка.
— Какой трогательный сюжет, не правда ли? Двое влюбленных, а между ними злой мастер. Использование служебного положения. Принуждение властью, материальными соблазнами... Так сказал бы ваш пес? В таком случае, вы плохо знаете Марику и здешние условия.
— Возможно.
— У меня, конечно, нет ни малейшего представления о том, кто писал письма. Но мы решили пожениться. Более того, у нас будет ребенок. И смею вас уверить, если бы Марика не захотела, ничего бы такого не произошло. Так что сами рассудите: какая девушка перед свадьбой станет писать кому-то письма?
— Действительно, трудно такое представить.
— А я бы все-таки хотел взглянуть на эти письма.
— Зачем?
— Сличить почерк и вообще... Надо все выяснить до конца. Найти виновного.
— Виновного! Писать письма никому не запрещается.
— Но выдавать себя при этом за другое лицо?
Тенисон смотрел на него в упор и, жмурясь, потягивал сигарету.
— Я себя никому не навязывал. Слава богу, в нашем городе выбор более чем обилен. На пятнадцать мужчин восемьдесят пять женщин. От восемнадцати до тридцати — это официальная статистика. В Рандаве девушке выйти замуж, все равно что в лотерее вытянуть счастливый билет.
— Передайте Марике мои поздравления, По случаю удачного розыгрыша.
— Я не шучу, дело серьезное. Потому-то наши лопушки ищут знакомства где только можно, пишут письма, в выходные разъезжаются по другим городам. Одним словом — нервничают. Председатель месткома внес предложение разместить под Рандавой воинскую часть. Но это не выход из положения. Во время службы редко кто женится, а потом — ищи ветра в поле. Недавно появился другой проект — рядом с текстильным комбинатом построить механический завод. Но тут другие проблемы: жилье, снабжение, школы.
— Я уже сказал: письма остались в Риге. Если хотите, могу прислать по почте. Как свадебный подарок.
— Я бы хотел сличить только почерк.
— Можно устроить.
— Что касается Марики, я за нее спокоен. Я даже допускаю, она могла писать, обмениваться письмами. Пока мы с ней не познакомились. Это я еще могу понять. Но какой смысл писать после? Когда у нас сложились серьезные отношения. Не правда ли, я рассуждаю вполне здраво?
Последние слова Тенисона подстегнули затихшую было злость. Этот здраво рассуждавший тип был не столь уж остроумен, каким показался вначале. За его самонадеянным спокойствием проглядывали растерянность и смятение. Несмотря на бравую наружность, было в нем что-то стариковское. А то, что он говорил о своей любви к Марике, было просто омерзительно. Когда у нас сложились серьезные отношения... Олух несчастный! Так и видишь его в полосатой пижаме, он пыжится, расхаживая по комнате, корчит самодовольную физиономию перед зеркалом...
Наступило продолжительное, неловкое молчание. Тенисон придавил в пепельнице сигарету и снова окинул его испытующим взглядом.
— Значит, стишками балуетесь так, между прочим?
— Да.
— Живете в Риге.
— Да.
— Я ведь тоже раньше жил в Риге. На улице Дзирнаву, у моста.
— Выходит, земляки.
