— Ты «убей-убей»?
— В списках Красотки Вторник не значусь.
Фраза эта отчего-то его рассмешила. Он взял у меня пузыречек и разом высыпал из него в рот все пилюли. Пережевывая их, сказал:
— Мне лучше в постель лечь до того, как сознание потеряю… или умру.
Я помог ему перебраться в спальню. Полагаю, анархист уснул, едва коснувшись головой матраса.
Несколько часов я слонялся вокруг громадной кровати. Беззаконец был без сознания, но то и дело корчился в судорогах. Во сне он говорил вслух, используя при этом по меньшей мере четыре разных языка. По-испански и по-немецки я понимал, но другие были мне недоступны. Впрочем, бормотание его по большей части разобрать было трудно. Зато интонация его голоса была настолько жалобна, что я чувствовал боль.
То и дело я возвращался в гостиную. Съел немного чеддера и хлебнул бургундского. Спустя некоторое время принялся относить еду на кухню, куда вела дверь, расположенная напротив входа в спальню.
Остался я потому, что боялся уходить. Ведь полиция могла все еще охотиться за мной. Дельгадо вроде бы в каком-то долгу перед Беззаконцем, только это не значит, что Перес с Моргантау снова не загребут меня. Каким-то боком я оказался замешан в убийстве. Я должен выяснить, в чем дело.
Только было и еще кое-что. Самочинный анархист казался таким беспомощным, когда я объявился… Состояние его психики было явно неуравновешенным, а он взял да и вытащил меня из тюрьмы. Я почувствовал: надо хотя бы подождать, пока он очухается и сможет позаботиться о себе.
В туалетной комнате на стене висела книжная полка. Книги на ней относились по преимуществу к двум жанрам: политика и научная фантастика. Я снял одну — «Душа робота» Баррингтона Дж. Бэйли. Написана она была в небрежном стиле расхожей фантастики, который мне нравился, потому что не было в этом претензии на философию. Просто отличная история, полная невероятных мыслей.
Я читал, сидя на медвежьей или бобровой кушетке, как вдруг кто-то постучал во входную дверь. Пять быстрых ударов, а потом тишина. Я даже сделать вдох не решался. Сосчитал до трех, и стук повторился. Я по-прежнему не издавал ни звука.
Может, я и отсиделся бы молча и едва дыша. Только тут ручка двери задергалась.
Ступая как можно тише, я подошел к двери.
— Кто там? — спросил я.
Ручка двери перестала двигаться.
— Это кто? — донесся женский голос.
— Я Феликс. Работаю у мистера Беззаконца.
— Откройте дверь, Феликс. — Голос звучал ровно и повелительно.
— А вы кто?
— Меня зовут Мэдди. Мне нужно повидаться с Арчи. — В голосе ее зазвучала сладостная ласка.
Я попытался открыть дверь, но она была заперта на три замка, к каждому из которых требовался особый подход. Один состоял из ручки с шариком в прорези, имевшей вид простого лабиринта. У следующего на щитке с кнопками следовало нажать нужные три.
— Феликс, ты меня впустишь или нет? — спросила Мэдди.
— Стараюсь с замками разобраться.
Последним замком служил засов. Ручка его опиралась на пружину, которая приводила механизм в движение. Я толкал ручку вперед, но засов не поддавался. Я попробовал потянуть его на себя, но и опять ничего не получилось.
— Феликс?
— Я стараюсь.
Я вдруг почувствовал руку на моем плече. Это было так неожиданно, что я едва в дверь не влип.
— Что еще случилось? — поинтересовалась Мэдди из-за двери.
— Ничего, — ответил ей Арчибальд Беззаконец.
— Арчи! — позвала женщина.
— Встретимся днем в «Солнечном свете», — проговорил он в дверь, не снимая руки с моего плеча.
— А ты туда придешь? — спросила она.
— Конечно. Я не могу тебя впустить, потому что в самом разгаре одно занятие, которое я должен завершить.
— Ты обещаешь встретиться со мной, — настаивала бестелесная женщина.
— Даю слово.
Беззаконец был одет в защитной раскраски брюки, черную футболку и черные мотоциклетные сапоги. На указательном пальце его левой руки блестело громадное зеленое резное кольцо.
— Ладно, — согласилась Мэдди.
Я глубоко вздохнул.
— Для тебя есть работа, — сказал он.
10
Беззаконец выпил стакан вина и со словами: «Ложись спать на кушетке», — поплелся в спальню.
Я улегся, не думая и глаз сомкнуть, однако открыл их лишь тогда, когда в окно стал пробиваться солнечный свет, а в воздухе запахло едой. В дальнем конце узкой кухни находился небольшой столик. Со стульев, стоявших рядом с ним, можно было смотреть в окно, разглядывая игровую площадку для школьников-первоклашек. Адвокат приготовил пирожки со сладким соусом из ореха пекан, острые сосиски, пересыпал сахаром половинки грейпфрута, капнув на них несколько капель виски.
Пока он готовил, я все порывался спросить его кое о чем, но Арчибальд отделывался от вопросов, расспрашивая о тех местах в Новом Орлеане, которые я хорошо знал.
Я обожал разговоры о моем городе. О музыке, какую в нем играют, о еде, какую там едят, о смешении рас и о том, что это единственный по-настоящему французский город в Соединенных Штатах.
— Я, бывало, частенько наведывался туда, — сообщил мне Беззаконец, переворачивая пирожки. — Не столько в сам город, сколько в ваши болота. Можно отыскать кое-каких людей, живущих там вполне по- людски.
Когда завтрак наконец был готов, он уселся напротив меня. Внизу на асфальтовой площадке маленькая девочка громко разговаривала с матерью, обратив личико к окну какой-то квартиры. Но разобрать, о чем они щебечут, мне не удавалось, потому что я внимательно всматривался в глаза безумца.
— Со мной не все в порядке, — произнес он, поводя рукой над тарелкой.
— Вы вчерашнюю ночь имеете в виду?
— Биполярная легкая шизофрения, — продолжал он. — Один врач назвал ее повторяющимся параноидным бредовым состоянием, но я ответил, что если бы он увидел половину из того, что довелось увидеть мне, то обратился бы в живую мумию и опиум горстями ел, чтобы прийти в себя.
Он засмеялся, сверкнув зубами и кивнув головой. Все в Беззаконце, казалось, вызывало уважение и почтение сродни священному, хотя я уверен, что в Бога он не верит.
— Доктор хоть какой-то вас наблюдает? — спросил я его.
— Можно и так сказать, — вздохнул он. — Есть у меня врач в Нью-Дели. Целитель, знаток древних традиций. Он снабжает меня снадобьями вроде тех пилюль, какими ты меня напичкал. Он все делает, чтобы не дать этой старой юле остановиться. — Беззаконец ткнул себя в голову.
— Вы, может, уже наркоманом стали, — предположил я.
