Добравшись до площадки восьмого этажа, я дышал как паровоз. Почти весь марш-бросок по лестнице проходил в полутьме. Иногда свет пробивался из открытых дверей квартир. При нашем приближении выходили молчаливые часовые — дети, старики, женщины, иногда мужчины. Только никто не спросил у Дерки с его прихвостнями, почему они идут за мной.
В местечках вроде этого мне приходилось бывать и раньше. В Наине-Уарде, в Новом Орлеане. Только там я всегда находился под защитой моей тети Альберты и ее кавалеров. На меня, светлокожего, выходца из семейства, принадлежащего к сливкам цветного общества, в негритянских кварталах всегда смотрели как на чужака.
Я постучал в дверь квартиры номер восемьсот двадцать один и стал ждать… и молиться.
— Там никого, — подал голос Дерки.
И дотронулся до моего плеча.
Дверь открылась, и на площадку хлынул поток яркого света. Рука Дерки дернулась, мое плечо стало свободным.
В дверном проеме появился Арчибальд Беззаконец.
— Мистер Мэдисон, — громко произнес он, — вы, я вижу, проводили моего гостя прямо до дверей.
— Слушай, Беззаконец, — почтительно произнес Дерки, — я не знал, что это твой пацан.
— У-гу, — кивнул анархист. — Теперь можете идти.
Моя свита хулиганов ретировалась. А мой нынешний — и бывший — босс улыбнулся:
— Заходи, Феликс. Хлопотный выдался у тебя денек.
9
В роскошной комнате радовали глаз толстые, розовых тонов, ковры и развешанные по стенам живописные полотна восемнадцатого века — сельские пейзажи и прелестные молодые мужчины и женщины всех цветов кожи. В камине гудело газовое пламя, стол из темного дерева был уставлен сырами, мясными блюдами, фруктами и бутылками вина.
— Присаживайся, — радушно произнес Беззаконец.
Возле стола стояла кушетка без спинки, обитая мехом настоящего медведя, а может, бобра.
— Что происходит? — спросил я.
— Ты не голоден?
— Сам не пойму. Меня вырвало в полицейском участке.
— Тогда вина. — Арчибальд взял со стола бутылку из темно-зеленого стекла и тонкий стакан. До половины наполнил его темно-красной жидкостью и протянул мне.
Прекраснее бургундского я в жизни не пил. Пряное, благоухающее виноградом, едва ли не дымчатое, но вовсе не сладкое.
— Сыру? — спросил Беззаконец.
— Через минуточку, — отозвался я. — Это ваша квартира?
— Мне принадлежит дом, — любезно уведомил адвокат. — Купил, когда еще цены держались низкими.
— Так вы домовладелец?
— Домоправитель — так я предпочитаю называться. С жильцов беру сумму за аренду, пока не выплатят стоимость снимаемого помещения. После этого они платят за расчет налогов и содержание здания.
Увидев мое изумление, он добавил:
— Точно так же Фидель делает, на Кубе.
— Кастро — диктатор.
— А Буш — демократически избранный чиновник, — язвительно парировал он.
— Так ведь…
— У нас будет достаточно времени поболтать о политике в конторе, когда дел станет поменьше. А сейчас есть более неотложные заботы.
Я выпил вино, и Беззаконец вновь наполнил стакан.
— Я оставил вам сообщение, — напомнил я. — Вы его прослушали?
— Расскажи-ка мне об убийстве, — произнес он в ответ.
— Так я же уволился.
— Нет.
Вино утихомирило желудок и успокоило кровь. Оно согревало и освобождало от страха, который терзал меня с той поры, как я попал в полицию. Я сидел в безопасном — и даже укромном — месте с человеком, который, казалось, сам по себе сила природы. Его отказ принять мою отставку вызвал во мне усталость. Сделав еще глоток, я поставил стакан на стол. На антикварную деревянную рухлядь, служившую столом.
— Я на вас не работаю, — выговорил я.
А потом у меня глаза закрылись. С усилием я открыл их, но никак не мог на чем-то сосредоточить взгляд. Снова смежил веки и, по всему судя, на какое-то время заснул.
Очнулся я оттого, что где-то рядом кто-то стонал и хныкал…
— У-у-у-у-у, росомахи мичиганские! Черви мушиные. Кровососы и блудодеи…
Голос был пронзительный, порой он точно накладывался на головную боль, от которой у меня в затылке ломило. Я выпрямился и пожалел об этом. Желудок все еще не ведал покоя, а язык был сух, как дерево.
— …шлюхи, сутенеры и учителя, кол вам всем в задницу…
Беззаконец катался по полу и изрыгал все эти проклятия. Поначалу я подумал, что он вина перепил. Подошел к нему, тронул за плечо.
Он содрогнулся, как почва при страшном землетрясении. Схватив меня за волосы и за правое плечо, вскинул высоко над полом.
— Не вздумай меня нае…ть, трам-тара-рам, твою мать! — заорал он. От страха у него даже глазки почти большими сделались.
— Мистер Беззаконец, это же я… Я, Феликс. Ваш писец.
Он медленно опустил меня, а мне больно было: всей пятерней вцепился он мне в волосы.
— Я болен! — закричал он, отпустив меня. — Болен!..
Влево дернулся, потом вправо, а потом рухнул пластом, как маленький ребенок с отчаяния. Я оглядел комнату, выискивая, чем ему помочь. Не увидев ничего подходящего, бросился к двери, которая привела меня в хозяйскую спальню, выкрашенную в синий цвет, с громадной кроватью посредине. В спальне имелся световод. Откуда-то снаружи в нее проникал свет. На кровати лежал белый чемодан, сделанный из кожи, судя по всему, крокодила-альбиноса. Чтобы забраться в чемодан, надо было раскрыть пасть и просунуть руку меж острых зубов. Внутри я нашел нож и пистолет, Библию на английском и потрепанную книжку с текстами Корана на английском и арабском. Там же лежал прозрачный пластиковый бумажник, заполненный однодолларовыми купюрами и янтарного цвета пузыречком с дюжиной пилюль.
Никакой этикетки на стекляшке не было.
Когда я вернулся в гостиную, Арчибальд Беззаконец успел уже сорвать с себя всю одежду. Он стоял на коленях и раскачивался, как тот уголовник в полицейском участке.
Я опустился рядом с ним на колени, вытянул руку с пузыречком и спросил:
— Вы по сколько пилюль принимаете, мистер Беззаконец?
У него вновь широко раскрылись глаза.
— Вы кто?
— Феликс Орлеан, ваш писец. Вы вчера взяли меня на работу.
