было ничто.

Наоми кивнула, словно понимая.

– А теперь и ты скажи мне кое-что, – попросила я. – То, о чем у меня не было времени спросить раньше.

– Да?

– Откуда у тебя появилась такая уверенность относительно Брендана?

Она заколебалась:

– Ты уверена, что хочешь узнать это? Тебе это может показаться…

– Скажи же мне.

– Он рассказал мне, что сделал с Троем. Он сказал, что поступит так же и со мной, если я уйду от него.

У меня перехватило дыхание, в глазах защипало, как только она произнесла это. Я сощурилась от ветра и продолжала идти. Почему-то легче разговаривать о жутких, опустошающих душу событиях во время передвижения, когда глаза зафиксированы на одной точке.

– Он действительно рассказал тебе о Трое?

– Да.

– Почему?

Она пожала плечами:

– По той же самой причине, по какой он хранил веревку, наверное. Какая-то безумная самонадеянность. Мы никогда не сможем узнать о некоторых вещах, да?

– Думаю, нет. Но почему ты не пошла в полицию?

– Я думала о том, что случилось с тобой. У меня не было уверенности.

– Что он сказал?

– Накачал его таблетками и повесил на потолочной балке, оставив там умирать.

– Продолжай.

– Он сказал… – Она оглянулась на меня, затем снова на тропу. – Он сказал, что Трой пытался кричать.

– Что?

– Мой голос понизился до шепота.

– Он пытался произнести твое имя.

Я продолжала шагать. Одна нога перед другой. Трудно понять, как это можно продолжать шагать, когда так невыносимо больно и просто хочется, сложив руки на животе, согнуться, свернуться калачиком и заплакать, как ребенок. Он звал меня, потому что думал, что я скоро приду домой. Я же обещала ему, что буду там. Он, наверное, думал, что я смогу спасти его. Но я опоздала.

– С тобой все в порядке?

Мне удалось что-то пробормотать в знак согласия.

– Думаю, что это могло принадлежать ему.

Наоми вытащила руку из кармана; в ней был зажат браслет из кожи с тремя деревянными бусинами.

– Его?

Я взяла браслет рукой в перчатке.

– Да. С тех пор, как он был еще малышом. Он купил его в Италии, когда мы были там всей семьей. Просто старая дешевая вещь.

Я прижала его к своей щеке, подержала немножко, затем надела себе на запястье.

Наоми сказала:

– Моя машина недалеко отсюда.

Мы остановились и посмотрели друг на друга.

– Что ты собираешься делать? – спросила я. Наоми посмотрела вокруг, словно кто-то мог прятаться в тростнике или высокой траве.

– Я поймала его взгляд в суде, – сказала она. – Когда давала свидетельские показания. Он улыбнулся мне. Одной из своих загадочных улыбок. Вот тогда-то я окончательно и поняла, что мне делать. Я бросаю все. Начну новую жизнь.

– А ты сможешь?

– А почему бы и нет? У меня нет семьи. Может быть, именно поэтому я и влюбилась в Брендана. Подумала, что мы оба сироты, которые встретились, чтобы защищать друг друга в этом странном безумном мире.

Она резко засмеялась, и ее смех был похож на лай, затем потрясла головой, словно вытряхивая из нее что-то.

– Однажды он снова будет на свободе, тогда и постарается найти меня.

– Но еще же не сейчас.

– Нет, но как долго это продолжится?

– Ему дали десять лет – значит, он выйдет через пять или шесть лет. Можешь быть уверена, он будет образцово-показательным заключенным, очарует всех. Но Прайер сказал, что они собираются возбудить дело о смерти Лауры и Троя, проведя повторное расследование… Тогда… кто знает. Может быть, он пробудет в заключении значительно дольше.

– Может, да, а может, нет.

– Куда ты направишься? – спросила я.

Воцарилось молчание, она напряженно смотрела на меня, словно запоминая мое лицо.

– За границу. Но пожалуй, лучше не говорить тебе.

– Наверное, ты права.

– Знаю, что права.

– Удачи, – сказала я. – Буду думать о тебе.

– А что будешь делать ты?

– Ничего.

– Ничего?

– У меня есть шесть лет. Я буду тратить их по одному дню за один раз, попытаюсь любить так, как я ненавидела. А дальше? Там будет видно.

– О, – тихо промолвила она, – ты все еще ждешь?

Я поморщилась. Впрочем, отчасти она права. Продолжаю ждать Брендана, а когда он придет, буду готова встретить его, как солдат, чувствующий приближение врага даже во сне.

– Больше мы никогда не встретимся, да?

– Думаю, нет, не встретимся, правда?

– Расстаемся навсегда, – произнесла я и впервые улыбнулась ей.

Мы обе одновременно протянули руки; жаркое рукопожатие. Мы пристально смотрели друг другу в глаза, не отводя их в сторону. Все равно что смотреть в бездонную пропасть.

– Возможно, мы поступили неправильно, да? – спросила она. – Стараюсь представить, как буду оправдываться перед людьми, не уверена, что смогу, кроме…

– …того, что спасла себе жизнь, – закончила я.

– Надеюсь, да, – вздохнула она. – А как ты? Ты рассказала своему… своему бойфренду?

– Нет, – ответила я. – Понимаю, что должна. Но не расскажу. Лучше сохраню это в себе.

Все было сказано, добавить было нечего. Наши руки расцепились.

– Прощай, – тихо проговорила она.

– Прощай.

Она повернулась и пошла по дороге, по которой пришла, а я смотрела ей вслед, наблюдая, как все меньше и меньше становилась ее фигура, пока не превратилась в точку на горизонте и затем исчезла совсем. Потом я повернулась и, подставляя лицо леденящему ветру, пошла обратно по мрачной болотистой почве, с кружащими надо мной птицами, обратно к старинной серой церкви и своей машине. Обратно по узкой дороге к широкой, дальше к шоссе, назад в бурлящий город, где протекала моя жизнь. Вверх по лестнице, к Дону.