Недавно меня преследовал сон, один и тот же сон, снова и снова, и каждый раз я думала, что все происходит на самом деле, в действительности. Я опять на катке в тот день, когда впервые встретила Брендана. Холод обжигает мое лицо, можно услышать скрип коньков по льду, и затем я вижу его. Он быстро окидывает меня своим странным взглядом, словно приметил меня и что-то у него на уме. Я продолжаю рассматривать его и понимаю, что он интересен чем-то особенным, это может заметить далеко не каждый. Волосы у него блестящие и черные, как вороново крыло. Лицо овальное, выдающиеся скулы и подбородок. Выражение лица довольное, как будто он понял шутку раньше всех остальных, и мне это нравится в нем. Он взглянул на меня и затем посмотрел еще раз, и уже приближается, чтобы приветствовать меня. Во сне я думаю: Хорошо. Мне предоставляется еще один шанс. Это не должно случиться. На этот раз я могу все прекратить здесь и сейчас, еще до того, как это начнется.

Но я не делаю этого. Я улыбаюсь тому, что он говорит, отвечаю на его слова. Невозможно расслышать их, я не знаю, что это за слова, но они, должно быть, смешные, потому что Брендан смеется, затем смеюсь и я. Так продолжается и дальше. Мы как артисты в длинном шоу. Мы произносим текст своих ролей не задумываясь, и я знаю, что должно случиться с этим мальчиком и с этой девочкой. Они никогда не встречались раньше, но он – друг ее друга, поэтому они удивляются, что они впервые столкнулись друг с другом. Я пытаюсь остановиться в этом сне, о котором я одновременно и знаю, и не знаю, что это сон. Каток – хорошее место для встречи мальчика и девочки, особенно когда ни один из них не умеет кататься на коньках. Они должны опираться друг о друга, поддерживая друг друга, мальчик почти вынужден обнять девочку своей занемевшей рукой, и они помогают друг другу подняться и смеются над общим неловким положением. Ее шнурки смерзлись, он помогает развязать их, ее нога у него на коленях, так удобнее. Когда эта пара начинает разъединяться, то вполне естественно, что мальчик просит девочку оставить номер ее телефона.

Девочка удивлена, неожиданно возникло неприятное ощущение отчуждения. Все это было забавно, но нужно ли продолжение? Она смотрит на мальчика. Его глаза сияют на морозе. Он улыбается ей в ожидании. Пожалуй, легче просто дать ему номер, она так и поступает, хотя я кричу ей, чтобы она не делала этого. Но крик получается немой, и в любом случае она – это я, и она не знает, что должно произойти, но я-то знаю.

Удивляюсь, откуда мне известно, что должно случиться. Я знаю, что они собираются встретиться дважды, немного напитков, кино, и затем, у нее на диване, она подумает – почему бы и нет? И я думаю, раз уж мне известно, что должно случиться, это значит, что ничего нельзя изменить. Ни единую деталь. Знаю, что они будут вместе спать еще два, а может быть, три раза. Всегда на квартире у девушки. После второго раза она увидит чужую зубную щетку в кружке рядом со своей щеткой. Мгновение замешательства. Ей нужно подумать об этом. У нее едва ли будет время. Потому что на следующий день ее разум решит за нее все. В то мгновение, когда девушка возвращается домой с работы, открывает дверь своей квартиры, я просыпаюсь.

После долгих пасмурных недель с моросящим дождем наступил прекрасный осенний день. Голубое небо внезапно стало терять свое ослепительное электрическое сияние, поднялся резкий ветер, срывающий яркие листья с деревьев. День был очень длинный, а мне пришлось провести большую его часть на стремянке и красить потолок, поэтому у меня болели правая рука и шея. Все тело отяжелело и стало грязным, суставы пальцев и волосы были запачканы белой эмульсионной краской. Я мечтала только о вечере: горячая ванна, ужин перед телевизором в халате. Сыр на тосте, думала я. Холодное пиво.

Итак, я открыла дверь в квартиру и вошла, опустила сумку на пол. И тогда я увидела его. Брендан сидел на диване или, скорее, лежал на спине, подняв ноги. Рядом на полу стояла чашка с чаем, он что-то читал, но закрыл книгу сразу, как только я вошла.

– Миранда! – Он убрал ноги с диванной подушки и встал. – Я думал, ты вернешься позднее. – Он обнял меня за плечи и поцеловал в губы. – Тебе налить чай? В чайнике есть еще. Ты что-то совсем ушла в себя…

Я едва могла сообразить, о чем спросить его в первую очередь. Вряд ли он знал, какая у меня работа. Чем он занимался, размышляя о том, когда я вернусь? Но важнее всего – что он делал в моей квартире? У него был такой вид, будто он вообще перебрался ко мне.

– Что, по-твоему, ты здесь делаешь?

– Я вошел сюда сам, – сказал он. – Воспользовался ключами под цветочным горшком. Все в порядке, да? Знаешь, у тебя краска в волосах.

Я наклонилась и подняла книгу с дивана. Потертая школьная тетрадка в жестком переплете, выцветшая красная обложка, разорванный корешок. Я смотрела на нее застывшим взглядом. Это был один из моих старых дневников.

– Это личное, – пробормотала я, – Личное!

– Не мог удержаться, – ответил он с грубоватой усмешкой. Увидев выражение моего лица, он поднял руки: – Замечание принято, прошу прощения, это было неприлично. Но мне хочется знать о тебе все. Просто надо понять, какой ты была до встречи со мной.

Брендан протянул руку и осторожно дотронулся до моих волос там, где была краска, словно стараясь стряхнуть ее. Я отстранилась.

– Ты не должен был…

Еще одна улыбка.

– Больше никогда не буду так делать, – заметил он игривым извиняющимся тоном. – Все в порядке, да?

Я сделала глубокий вдох. Нет. Я не считала, что все в порядке.

– Ты вела его, когда тебе было семнадцать, – сказал он. – Мне нравится думать о тебе в семнадцать.

Я посмотрела на Брендана. Казалось, он уже удаляется от меня. Он словно стоял на платформе, а я была в поезде, который уносился вперед, навсегда оставляя его позади. Я размышляли, как сообщить ему об этом по возможности понятнее и решительнее. Можно было сказать: «Не думаю, что так будет и дальше», – как будто отношения были машиной, которая прекратила функционировать, когда исчезла какая-то очень важная деталь.

Или: «Не думаю, что нам следует продолжать», – словно оба находимся на дороге, смотрим вперед и видим, что дорога разветвляется или заканчивается, упираясь в горы или заросли куманики.

Можно заявить: «Больше не желаю видеть тебя».

Только при этом, конечно, подразумевать не глагол «видеть», а трогать, обнимать, ощущать, желать.

А если вас спросят почему: «Почему все кончено? Что я сделал плохого?» – вы не ответите: «Ты действуешь мне на нервы. Твой смех неожиданно стал раздражать меня. Я представляю себе кого-нибудь другого».

Нет, конечно, вы скажете: «Ты ничего не сделал. Твоей вины здесь нет, это все я».

Все это мы давно выучили наизусть.

Почти перед тем, как осознала, что готова сделать, я произнесла:

– Не думаю, что мы можем продолжать все это.

В течение каких-то мгновений выражение его лица не менялось. Затем он шагнул вперед и положил руку мне на плечо.

– Миранда, – произнес он.

Мне жаль, Брендан… – Я собиралась добавить еще что-нибудь, но запнулась.

Его рука так и лежала у меня на плече.

– Возможно, ты просто переутомилась, – сказал он. – Почему бы тебе не принять ванну и не переодеться во что-нибудь чистое?

Я освободилась от его руки.

– Я имела в виду именно то, что сказала.