– Этот Ник – твой новый бойфренд?

Когда я ничего не ответила, он обнял одной рукой Кэрри, близко привлек ее к себе, а потом сказал:

– Это чудесная новость, Мирри. Мы так рады за тебя. Я с силой потянула дверь спальни, и она закрылась с грохотом. Я подняла трубку.

– Ник?

– Просто хотел послушать твой голос. Как ты?

– Самое лучшее – поговорить с тобой, – сказала я.

Затем я уловила чье-то дыхание. На другой линии кто-то был. Подождала, пока раздался щелчок. Несколько мгновений спустя услышала, как закрылась входная дверь.

Я наклонилась над блюдом, приправленным карри, и прочистила горло.

– Хочу тебе кое-что рассказать. Ничего серьезного, – добавила я, увидев внезапно встревоженный взгляд. – Я просто почувствовала, когда мы разговаривали с Лаурой и Тони, что-то пошло не так.

– Большая важность, – сказал Ник.

– Знаю, что не большая, – сказала я. – Но я размышляла об этом. Хочу быть с тобой совершенно откровенной.

– А разве ты не была откровенна?

– Была, но все получилось как-то путано. Поэтому я и хочу рассказать тебе ясно и понятно. Все действительно очень просто.

Я сделала глоток вина, а потом коротко и ясно рассказала, что случилось с Бренданом, Кэрри и моей семьей.

– Понимаешь, – начала я, – он был тем, к кому у меня не было сильных чувств, впрочем, возможно, к концу я подумала, что в нем есть что-то от пресмыкающегося. Но теперь он с моей сестрой, и все только и говорят о том, что она счастлива, счастливее, чем когда-либо раньше, ну, ты знаешь…

– И поэтому ты задаешь себе вопрос, не сделала ли ты ошибку?..

– Что ты хочешь сказать?

– …порвав с ним.

У меня вытянулось лицо.

– О Боже, нет, конечно. Я порвала с ним, радуясь, что никогда больше не увижу его, а сейчас он стал частью мебели.

Ник вилкой отломил кусочек цыпленка, приготовленного над углями в индийской жаровне, и неторопливо съел его.

– Так почему же ты была с ним, если он пресмыкающееся?

– Мы виделись лишь несколько раз. Затем я прекратила ходить с ним куда-либо.

– Странно представить тебя с кем-то таким.

– Неужели тебе не доводилось ходить с кем-то, кто, как ты лишь постепенно начинал понимать, тебе совсем не нравится после всего, что было?

– Не знаю, – ответил Ник.

– Неужели тебя не влекло к кому-нибудь, а потом это влечение проходило, и ты обнаруживал, что вообще ничего не осталось?

– А я как раз спрашиваю себя, что ты подумаешь, когда поближе познакомишься со мной, – сказал Ник.

– Пожалуй, я знаю, – вздохнула я. – Именно потому я взяла на себя такой труд, чтобы объяснить все тебе.

– Ты ничего не должна объяснять мне.

– Но…

– Пошли домой.

Потом мы лежали бок о бок, комната погружена в темноту, только по краям занавесок полоски от уличных фонарей. Я лежала, положив голову на грудь Ника, и нежно гладила его по животу до самой кромки мягких лобковых волос. Он дышал медленно и равномерно, я подумала, что он спит, но он заговорил:

– Что же он сказал?

– Кто?

– Брендан, – произнес Ник. – Я хочу спросить: что же на самом деле он сказал?

Я приподнялась, опершись на локоть, и посмотрела вниз, на его лицо.

– Ты можешь спрашивать меня о чем угодно, ты знаешь, – ответила я.

– Именно поэтому я и спрашиваю.

– Я собиралась добавить: кое-что не нужно знать, это не приведет ни к чему хорошему. Иногда возникает ощущение, что ты запачкался, если узнаешь что-то лишнее.

– Но раз уж ты упомянула об этом, я должен знать. Трудно не думать об этом. Это не может быть настолько плохо.

Я почувствовала, как холодок пробежал по коже, однажды я ощущала такой холод, когда болела лихорадкой.

– Он сказал… – Я сделала глубокий вдох и торопливо продолжала: – Он сказал, что думал о том, как войдет в мой рот. Я почувствовала… ну, просто я вышла из комнаты, и меня вырвало. Итак, теперь ты знаешь. Теперь ты знаешь правду.

– Боже, – сказал он.

Повисло молчание, я ждала.

– Ты кому-нибудь рассказала?

– Я рассказываю тебе.

– Я имел в виду: почему ты никому не рассказала? Они бы его сразу выкинули.

– Думаешь? Не знаю. Он мог отрицать это. Мог сказать, что я ослышалась. Он имел в виду что-то совсем другое. В любом случае я не в состоянии была подумать. Я чувствовала себя так, словно меня ударили одновременно и по лицу и в живот. Итак, это хуже того, что ты представлял себе?

– Не знаю, – сказал он, и мы больше не разговаривали.

Я не могла сразу заснуть: не уверена, что и он смог. Я что-то шептала ему, но он не отвечал, слышался лишь звук равномерного дыхания. Поэтому я просто лежала рядом с ним, глядя на свет фонарей за окном и свет машинных фар, проносящийся по потолку.

Когда моя мать вошла в бар, я неожиданно поняла, что это была не просто Кэрри, изменившаяся с годами. Она прекрасно выглядела и даже немного моложе, чем я привыкла думать о ней. Волосы зачесаны наверх, на ней был плащ с поясом, который шуршал, когда она шла, в ушах свисающие сережки, темно- красная губная помада. Когда она наклонилась, чтобы поцеловать меня, повеяло ароматом духов и запахом пудры.

Выходя из мрачного настроения, я вспомнила эпизод из детства. Мы поехали на велосипедах на прогулку, и всю дорогу, несмотря на все мои усилия, я была позади всех. Я старалась изо всех сил, налегая на педали, но все удалялись дальше и дальше от меня. Они останавливались и ждали, а я медленно догоняла их, и затем они снова оставляли меня далеко позади, а я бесстрастно жала и жала на педали, глотая слезы ярости и изнурения. В самом конце прогулки отец наконец взглянул на мой велосипед и увидел, что не в порядке тормоз: он был прижат к одному из колес в течение всей прогулки. Пожалуй, это слишком подходящая метафора для времен, когда все кажется невыносимым, слишком трудным: жать на педали при включенном тормозе. Сейчас я задавала себе вопрос, не так ли и моя мать провела годы своей жизни при включенном тормозе, а вот сейчас, когда Кэрри так влюблена, тормоз исправили, и она уже может свободно жать на педали…

– У меня для нас бутылка белого, – сообщила я.

– Вообще-то мне не следует, – ответила она, что на языке моей мамы означало «большое спасибо».

– Не беспокойся, – проговорила я. – Здесь особые условия. Заказываешь два бокала, а тебе дают целую бутылку. Ты же знаешь, мне никогда не удержаться от такой сделки.

Я наполнила ее стакан, и она со звоном чокнулась со мной, естественно, провозгласив тост в честь