этот энтузиазм. Они были тогда, как молодые львы. Уверенные, что мир будет принадлежать им, они были близки к звездам, что горели на ночном небе над террасой отеля «Дофин». И вчера, когда он опять стоял перед этим отелем, ему вдруг почудилось, что он вновь близок к тем звездам, хотя был день и светило яркое солнце. И ничего, что они светили не так ярко, как тогда.

Звезды ведь тоже выгорают.

И прежде чем пройти через знакомую дверь к портье, он на миг остановился. Остановился и подумал: когда придется отвечать ей, что он чувствовал, когда входил сюда — а он был уверен, что она задаст ему этот вопрос, — он скажет, что ощущал одновременно печаль и гордость. Гордость, потому что в этот город, где когда-то начинал как безвестный молодой стипендиат из Польши да к тому же еще с фамилией, которую мало кому удавалось выговорить, его пригласили на всемирный научный конгресс как бесспорного авторитета, чтобы он прочел доклад, который желают послушать все, кто что-то представляет собой в этой области науки. А печаль, так как он неожиданно осознал, что при всех его достижениях, при всем признании и уважении, которое он вызывает, он никогда уже не испытает такого возбуждения, такой гордости и заполненности собой, как несколько лет назад, когда он исследовал последовательность генов тифозной бактерии и был уверен, что заглядывает в карты самому Творцу.

Этой гостинице «Дофин Нью-Орлеанз» были присущи простота, уютность и атмосфера, каких никогда не было и не будет у надменного «Хилтона», куда хотели запихнуть его организаторы конгресса. Вчера, когда по приезде сюда он получал ключ у необыкновенно милой и улыбчивой дамы, его очень интересовало, как выглядят здесь номера. Ведь он тут ни разу не ночевал. Если и проводил ночь, то только на террасе. Но когда он открыл дверь своего 409 номера на четвертом этаже, то вмиг утратил дар речи. Номер оказался больше его мюнхенской квартиры; в нем были спальня, гостиная и рабочий кабинет с телефоном, компьютером и факсом. В гостиной на полке рядом с телевизором стояло серебряное ведерко, из которого выглядывала бутылка шампанского, обернутая белым полотенцем, а рядом были два бокала. А когда он вошел в спальню, то первое, что увидел, была стеклянная ваза с лилиями на черном мраморном столике у окна. Он прекрасно помнил такие лилии. Он позвонил портье, намереваясь поинтересоваться, не произошла ли какая-нибудь ошибка, поскольку он заказал по

Интернету из Мюнхена обычный одноместный номер. Дама, выдавшая ему ключи, сказала:

— Я узнала вас сразу, как только вы вошли. Это ведь вы несколько лет назад собирали деньги на операцию для девочки то ли из Польши, то ли из Голландии, я уже сейчас точно не помню. Вы ведь ее спасли, да? Моей дочке тогда тоже было восемь лет, как той девочке. Когда я читала обо всем этом в газете, у меня мурашки бежали по телу при мысли, как ее мать должна была перед вами преклоняться. И подумала, что вам понравится этот номер. Этот у нас самый лучший. Сам Джон Ли Хукер останавливался в нем, когда приезжал сюда играть в Презервейшн-Холле. Вы знаете Хукера?

Кладя телефонную трубку, он подумал: неужели возможно помнить, что ты чувствовал, когда читал несколько лет назад в газете какую-то статью. Может быть, когда у него тоже будет дочка, он поймет, что такое возможно.

Но это было вчера. Сегодня он уже не сомневался: эта женщина должна быть исключением.

Память — функция эмоций.

Эмоции, и притом совершенно необыкновенные, начались с утра. Он спустился позавтракать на террасу рядом с бассейном, которую каждое утро превращали в маленький зал ресторана. Под музыку Моцарта, льющуюся из громкоговорителей, он пил ужасный американский кофе, дожидался своих тостов и одновременно просматривал электронную почту на сервере в Мюнхене. Изобретательный владелец отеля, идя в ногу со временем, установил на каждом столе сдвоенную телефонную розетку. Таким образом два человека, пользуясь своими ноутбуками, могли подключиться к Интернету. Великолепная и, в сущности, простейшая мысль. Что может быть приятней, чем утренний e-mail, рядом с утренней газетой? Бумажной, лежащей рядом с чашкой кофе и любимой электронной из Японии, Австралии, Германии или Польши.

Он открыл e-mail от нее и невольно вскрикнул от радости. Все завтракающие за соседними столиками с удивлением посмотрели на него, но тут же вернулись к своим газетам или электронной почте.

А он во второй раз перечитывал этот фрагмент, желая увериться, что правильно понял:

Когда будешь проходить мимо, сбавь чуть-чуть скорость. Я буду стоять там и ждать тебя.

То была ошеломляющая новость. Прекрасная. Невероятная. Радостная. Она едет в Париж! И будет ждать его в аэропорту! Ему нужно немедленно связаться с ТВА и перенести дату своего отлета из Парижа в Мюнхен. Принесли тосты. Он намазал их малиновым джемом и вызвал поисковое меню. Вышел на веб- страницу авиалинии ТВА. Назвал свой пароль, номер брони на рейс из Нью-Йорка до Мюнхена через Париж. Без всяких затруднений передвинул свой вылет из Парижа на один день. Итак, он прилетит в Париж около восьми утра в четверг 18 июля и вылетит в Мюнхен вечером в пятницу. У них будет весь день. И вся ночь. Она все равно возвращается в Варшаву автобусом в пятницу вечером, так что оставаться в Париже дольше не имело смысла. У него уже был составлен плотный план того, что ему нужно будет сделать в Мюнхене в первый уикенд после возвращения из Нового Орлеана.

Он написал ей e-mail и отослал его еще до окончания завтрака. Писал, что невероятно счастлив, что не может поверить, что уже с нетерпением ждет и что ему трудно будет сдерживать свое нетерпение и здесь, и в Нью-Йорке. Кроме того, он с нежностью прощался с ней перед ее поездкой в Париж. За все время их знакомства она впервые уезжала. Так что у него пока не было случая попрощаться с ней.

Он прощался так, словно им и вправду предстояло расстаться. И при этом подумал, как далеко они зашли уже в виртуальный мир, научившись жить в нем так же, как в реальном. Людям хочется иногда расстаться, чтобы иметь возможность тосковать, ждать и радоваться возвращению. И их связь, которую они пока еще никак не определили и которой не дали названия, была ничуть не иной. Они тоже хотели того же самого. Они не замечали или делали вид, будто не замечают, что все время живут в разлуке и это не имеет ничего общего с физическим удалением, которое измеряется расстоянием. В их случае абсолютно никакого значения не имеет, разделяют их 1000 или 10000 километров. В обыденном смысле они не удаляются друг от друга. Самое большее они меняют географические координаты компьютера, который их свяжет, или программу, которая вышлет их мейлы, но они не удаляются в том смысле, в каком удаляются друг от друга разлучающиеся люди. Их удаление было двоичным, как, впрочем, все в кибернетическом мире. Они либо были рядом «на расстоянии вытянутой руки», либо были в Интернете. «На расстоянии вытянутой руки» они были лишь раз в жизни — в том поезде, шедшем из Берлина в Познань, когда они еще не знали имен друг друга, не обменялись ни словом и только иногда встречались их заинтересованные взгляды.

А в Интернете? В Интернете все одинаково далеко или одинаково близко, что, в сущности, одно и то же.

Им, как и всем прочим, нужны были расставания, но в отличие от всех прочих не для того, чтобы радоваться возвращению. Они расставались, чтобы наконец-то встретиться. Утром в четверг 18 июля. В аэропорту в Париже.

Он знал уже наизусть ее e-mail.

Возле того маленького цветочного магазинчика, что рядом с газетным киоском.

Дни в Новом Орлеане стали вдруг бесконечно долгими. Он делал доклад на конгрессе как раз в тот самый день, когда она ехала автобусом в Париж. Его выступление было первым на утреннем заседании. Он пришел за полчаса до начала, чтобы установить ноутбук и соединить его с проектором, передающим изображение на огромный экран. К тому времени, как он все наладил, большая аудитория почти заполнилась. Придвигая к себе банку с американской «колой-лайт», которую он принес с собой, он обнаружил на покрытом зеленым сукном столе телефонную розетку; светящаяся надпись на пластиковой этикетке сообщала — «доступ в Интернет». До начала доклада оставалось не более пяти минут, а он и думать забыл о выступлении. Она уже должна приехать в Париж! Она уже, наверное, написала ему, если учесть разницу времени между Парижем и Новым Орлеаном. Ему безумно захотелось узнать это наверняка. Прямо сейчас! Только знать, что она уже написала. А прочитает он после. Не глядя на внимательно наблюдающих за ним участников конгресса, он быстро подсоединил провод от модема своего ноутбука к телефонной розетке на столе и уже стал было запускать почтовую программу, но тут к нему подошел профессор из Беркли, который должен был вести заседание.

Пришлось отложить.

Профессор попросил написать точную транскрипцию его имени и фамилии. Потом несколько раз повторил их в его присутствии. Правда, звучало это как искаженный голос механического секретаря, но