Роберт явно не собирался распространяться на эту тему, что, впрочем, не противоречило обыкновению.

– Подлинная деликатность всегда незаметна, – прокомментировал ситуацию Андрей-Страхоборец и осведомился: – Тебе рассказать, о чем мы здесь договорились?

– Обязательно. Только – вкратце.

– Еще бы. Разумеется, вкратце. Тенгиз, расскажи человеку.

Тенгиз сказал:

– Значит, так. Я предлагаю следующий вариант. Выборы в воскресенье. В воскресенье, прямо с утра Димка переселяется сюда, ко мне. Пусть поживет пока здесь, так мне будет спокойнее. В понедельник я выхожу на Аятоллу и имею с ним беседу. Далее будем действовать по обстоятельствам. Ты, Вельзевул, должен быть к этому времени полностью готов. Успеешь? (Вельзевул кивнул.) Хорошо. Есть у меня еще и запасной вариант, но сначала, Боб, скажи, в какой степени мы можем рассчитывать на сэнсея?

– Ни в какой, – сказал Роберт, подбирая соус корочкой.

– То есть? Ты что, – так с ним и не поговорил?

– Нет. Я поговорил с ним. В последний раз – час назад. Мы не можем на него рассчитывать.

– Но почему, блин? Что он тебе сказал?

– Дословно?

– Давай дословно.

– Он сказал: «Отличная штука – команда. Всегда есть возможность свалить вину на кого-нибудь другого».

– Что это, блин, значит? – спросил оторопевший Тенгиз.

– Это так называемое «Восьмое правило Фингейла». Если тебе от этого легче.

– И все?

– И все, – сказал Роберт-Винчестер и потянулся к остывшим уже гренкам на огромном фамильном блюде кузнецовского фарфора. – Слушай, Матвей, – продолжил он без всякого переходя. – Давно тебя хотел спросить. Можно назвать геделевским утверждение «Вселенную создал Бог»?..

Богдан не стал слушать дальше. Ему было неинтересно знать, является ли это утверждение геделевским, тем более что он смутно представлял себе, что это означает – «геделевское», и был совершенно уверен, что Вселенную создал не Бог. Он поднялся, вылез из-за стола и поманил за собою опекуемого Вову. Надо было работать. Он мало что умел делать в этой жизни, но то, что он умел, он делал лучше многих. Может быть, лучше всех.

Он прошел в спальню. Вова грузно топал след в след, тяжело сопя, как ломовая лошадь. Однако в сопении этом уже слышался рабочий азарт: опекуемый предчувствовал работу, а работать он тоже любил. Хотя и мало что пока умел.

Вадим лежал на боку, свесив руку до полу, зеленоватое лицо его было смято подушкой, и весь он выглядел как раздавленное животное. Сейчас это был просто бурдюк, наполненный отчаянием, бессилием и смрадным страхом. Но он же вполне здоров, возразил Вова. Это тебе только кажется, ответил Богдан. Он несчастен, а несчастье это болезнь. Более того, это лоно всех болезней на земле. Несчастье не лечится, возразил Вова. Оно проходит само собой, как дождь. Или не проходит, сказал Богдан. Или не проходит, согласился Вова. Но тогда оно перестает быть несчастьем и становится образом существования…

– Правильно поступает тот, – процитировал Богдан, – кто относится к миру, словно к сновидению. Когда тебе снится кошмар, ты просыпаешься и говоришь себе, что это был всего лишь сон. Говорят, что наш мир ничем не отличается от такого сна.

Однако Вова тоже читал «Книгу самурая». И тоже ценил ее.

– Но с другой стороны, – возразил он немедленно, – даже чашка риса или чая должна браться в руки должным образом, без малейшей неряшливости и с сохранением бдительности.

Богдан усмехнулся и преподнес опекуемому свое любимое:

– Не нужно быть все время настороже, – сказал оно. – Нужно просто считать, что ты УЖЕ мертв.

– Это правило не для нас, – сказал Вова, как бы обидевшись. – Это – для них.

– Для нас тоже, Вова. Для нас тоже… Ладно. Приступим?

– Попробуем, – сказал вдумчивый и осторожный Вова и присел перед Вадимом на корточки, оттопырив необъятный свой зад молодого дегенерата.

– Он не музыкант! – нетерпеливо повторил сэнсей (в третий раз). – Он совсем не музыкант и никогда не станет музыкантом.

– Но он же не расстается со скрипочкой! – настаивал папаня. – Мы купили ему скрипочку, и он прямо готов с ней спать…

– С игрушечными машинками он ведь расстался со временем? И с железной дорогой, не так ли?

– Но это же совсем другое дело! Тогда он был дитя.

– Он и сейчас дитя, – сказал сэнсей. – Не делайте из него взрослого. Если бы он был взрослый, я бы за него не взялся.

– Но ведь педагог сказал, что у него абсолютный слух!