Тенгиз положил трубку на рычаг осторожно, словно она была тончайшего фарфора, и шумно выдохнул через нос.

– Жуткий тип, – сказал он.

– Придет? – спросила Ольга.

– Не знаю. Вообще, он меня побаивается, так что, может быть, и придет.

– А ты его разве не побаиваешься? – Она внимательно разглядывала себя в зеркале, будто видела впервые после долгого перерыва.

– Есть немного.

– Но почему? Я с ним как-то разговаривала по телефону. Вежливый. И совсем безвредный, если судить по голосу.

– Да. Но внешность обманчива, как сказал еж, слезая с сапожной щетки.

– Не пошли, пожалуйста. А какой у него талант?

– Он замечательно умеет ненавидеть.

– Значит, ваш сэнсей и ненависти учит тоже?

– Сэнсей никого и ничему не учит. Он только открывает ворота.

– Как-это-как-это?

– Человек смотрит и видит: перед ним забор. Или даже – стена. Каменная. А сэнсей говорит: вот дверь, отворяй и проходи…

– Ну?

– И человек проходит.

– А как же ненависть?

– Он вошел не в ту дверь. Это была ошибка.

– Сэнсей ошибается?

– Да. И не так уж редко. Он дал Гришке «Американскую трагедию», а Гришка вместо этого прочел «Путешествие на край ночи».

– Не понимаю.

– А никто не понимает. Сэнсей думаешь сам понимает? Хрена с два.

– Ты можешь без крепких выражений?

– Вообще-то могу, но зачем?

– По просьбе трудящихся.

– Слушаюсь. Голос трудящихся – голос божий.

– Расскажи лучше про этого своего Олгой-хорхоя. Что это, кстати, значит – Олгой-хорхой?

– «Олгой-хорхой» в переводе с монгольского значит «страшный червяк». Есть такая легенда, будто он водится в пустыне и убивает на расстоянии – то ли ядовитым газом, то ли электрическим разрядом.

– А причем здесь твой Гриша?

– Слушай, княгиня, зачем тебе все это знать?

– Мне его жалко, – сказала Ольга.

– Вот тебе и на. Ты же его не видела никогда.

– Вот и расскажи.

– Он маленький, толстый, всегда небритый человечек с неподвижным взглядом. Очень неопрятный.

– С плохими зубами?

– Не помню. Кажется. Он не имеет обыкновения показывать зубы.

– И не улыбается никогда?

– По-моему, никогда. С чего это ему улыбаться? Он один как перст – ни родственников, ни друзей…

– Почему?

– Родственники все померли, а друзей он разогнал.

– Зачем?

– А как ты думаешь, приятно общаться с человеком, который при встрече всегда спрашивает: «Ты еще жив?» С изумлением.

– Не знаю. Наверное, неприятно. Но он же не всерьез это спрашивает?

– Откуда мне знать, может быть, и всерьез. Было время, он входил в компанию, но потом отошел. Просто перестал появляться. И звонить перестал. Сделался сам по себе. Сидит в своей каморке, как каракурт в норе, и читает чужие письма.