доставили его в храм Курама. Оттуда в столицу отрядил с ним настоятель Тобоко пять десятков монахов.
– Привести Тосабо ко мне! – приказал Ёсицунэ, и Тосабо приволокли на главный двор.
Судья Ёсицунэ во всех доспехах, кроме панциря, и при мече вышел на веранду.
– Ты видишь, Тосабо, – произнёс он, – что клятвенные письма сразу себя оказывают. Зачем ты писал их? Положим, ты пожелал бы уйти от меня живым и я отпустил бы тебя, что с тобой будет?
Тосабо поклонился, коснувшись головой земли, и сказал:
– Сёдзё дорожит своей кровью, зверь сай дорожит своим рогом, а японский воин дорожит своей честью. Если вы отпустите меня живым, как покажу своё лицо сотоварищам? Одна милость от вас мне потребна: отрубите мне без промедления голову.
Выслушав его, Судья Ёсицунэ сказал:
– Видно, Тосабо – человек твёрдый. Потому-то и положился на него Камакурский Правитель. Надлежит ли нам убить столь важного пленника? Или оставим его живым в тюрьме? Решай и действуй, Бэнкэй!
И Бэнкэй произнёс:
– Когда столь сильного врага заключают в темницу, он темницу разрушает, а это нам ни к чему. Надо его незамедлительно зарезать.
Он велел Кисанде взять конец верёвки, которой был связан Тосабо. Они свели Тосабо на берег Камо в конце Шестого проспекта, и там назначенный палачом Суруга Дзиро его зарезал. Было Тосабо сорок три года. Также были зарезаны Тосабо Таро девятнадцати лет и Ихо-но Горо тридцати трех.
Те, кому удалось избежать плена и гибели, воротились в Камакуру и доложили Правителю:
– Тосабо не справился. Судья Ёсицунэ казнил его.
И Ёритомо в ярости вскричал:
– Как посмел он схватить и казнить моего посланца? Он жестоко за это поплатится!
Но воины говорили между собой:
– Тосабо был казнён справедливо. Ведь он был послан убить Судью Ёсицунэ!
О том, как Ёсицунэ покинул столицу
Так ли, иначе ли, но Камакурский Правитель объявил карательный поход. Первым с большой силой двинулся на столицу Ходзё Токимаса. Что касается Хатакэямы, то поначалу он отказался, однако, получив повторное повеление, встал во главе Семи родовых союзов Мусаси и вышел к храму Ацута в провинции Овари. И ещё прошёл слух, что вскорости из Восточных земель выступит арьергардом Ояма Сиро Томомаса с отрядом в тысячу с лишним всадников.
В первый день одиннадцатого месяца столичный Судья Ёсицунэ отправил с превосходительным Нисиномия-но самми в резиденцию государя-монаха такое послание:
«Когда я, не щадя своей жизни, громил врагов династии, я не только смывал позор с имени предков своих, но и стремился утишить высочайший гнев. И вот, в то время как ожидал я особых милостей в знак монаршей благодарности, поражает меня нежданное известие: Камакурский Правитель, словно неблагодарный волк, ищущий загрызть человека, который его вскормил, отрядил против меня свои войска. Надеялся я получить во владение земли к западу от заставы Встреч, однако теперь прошу, чтобы отдали мне хотя бы только Сикоку и Кюсю, куда бы я и удалился незамедлительно».
Тут надлежало определить высочайшее решение, и потому собрался Придворный Совет. Каждый высказал своё мнение, и приговорено было так: «То, что говорит в своём послании Ёсицунэ, вызывает сочувствие. Однако, ежели даровать ему соответствующий рескрипт, гнев Камакурского Правителя будет ужасен. Напротив, ежели такой рескрипт не будет ему пожалован, Ёсицунэ, несомненно, поведёт себя в столице по примеру своего двоюродного брата Кисо Ёсинаки, и тогда здесь учинится великое беспокойство. Поскольку войска Камакурского Правителя уже находятся на пути к столице, надлежит сделать так: даровать Ёсицунэ просимый рескрипт и в то же время указать войскам Минамото из ближайших провинций напасть на него близ бухты Даймоцу».
На том порешили, и рескрипт был дарован. Получив его, Судья Ёсицунэ стал готовиться к отбытию на Сикоку.
Как раз в то время в столице собралось множество воинов из Сикоку, и был среди них некий Огата Сабуро Корэёси. Ёсицунэ призвал его к себе и сказал:
– Я пожалован землями Кюсю и направляюсь туда. Могу я положиться на тебя?
И Корэёси ответил:
– Как раз сейчас прибыл в столицу некто Кикути Дзиро. Призовите к себе и его, и, ежели благоугодно будет вам его казнить, я сделаю всё, что вы прикажете.
Судья Ёсицунэ призвал к себе Бэнкэя и Исэ Сабуро и спросил:
– Кто из них лучше – Кикути или Огата Сабуро?
Они ответили:
– Оба равноценны. Правда, Кикути будет понадёжней, но зато у Огаты больше воинов.
Тогда Ёсицунэ вызвал Кикути и сказал:
– Беру тебя в сторонники.
– Я бы с радостью пошёл под вашу руку, – ответил Кикути, – да вот беда: сына моего взяли на службу в Восточных землях, а разве это дело, чтобы родитель и сын состояли во враждующих лагерях?
И Ёсицунэ объявил:
– Раз так, надлежит Кикути убить.
К жилищу Кикути был послан отряд под командой Бэнкэя и Исэ Сабуро. Кикути отбивался до последней стрелы, затем поджёг свой дом и зарезался. И Огата Сабуро, взяв голову самоубийцы, представил её Ёсицунэ.
Третьего числа одиннадцатого месяца Судья Ёсицунэ в сопровождении своего дяди, правителя провинции Бидзэн, покинул столицу. Он повелел:
– Поскольку мы вступим в пределы наших владений впервые, надлежит всем одеться понаряднее.
И все нарядились прилично своему достоинству.
В ту пору Ёсицунэ сопровождала прославленная в мире танцовщица-сирабёси Сидзука, дочь Преподобной Исо, одетая, по желанию господина, в охотничий костюм. Сам же Ёсицунэ был в лёгких доспехах поверх красной парчовой одежды и сидел в окованном серебром седле на дородном вороном коне с пышной гривой и густым хвостом. За ним двумя отрядами по конским мастям следовали пятьдесят всадников в панцирях с чёрными шнурами и на вороных конях под окованными серебром сёдлами и ещё пятьдесят всадников в красных кожаных доспехах и на гнедых конях, а за ними скакали вперемежку отряды по сто и по двести всадников, а всего их было более пятнадцати тысяч человек.
Во всех Западных землях известен огромный корабль «Цукимацу». Пятьсот воинов посадил Ёсицунэ на этот корабль, погрузил сокровища, поставил двадцать пять отменных коней и отплыл к Сикоку.
Сколь тосклива жизнь на корабле среди волн! Словно влажное платье рыбачек Исэ, ни на миг не сохли рукава от слёз. В заливе, в заливе, в листьях тростников причалили лодки сборщиц морской травы; когда они правят к каменистому берегу, на отмелях, на отмелях плачут кулики, будто они знают, что настали сроки. Когда же выплывают из туманной дымки, в море раздаётся вопль сизых чаек, и от ужаса сжимается сердце: «Может, это боевой клич врагов слышен?» Покорный ветрам, влекомый течением, плывёт корабль, и пали они ниц в молитве, обратившись влево – там храм Сумиёси, покровителя мореходов, и направо они склонились благоговейно – там храм Нисиномия, защитника от бурь, и вот плывут они к бухте Асия, взором мимолётным ловят рощи Икута, минуют мыс Вада у великой гавани, и вот уже близко пролив Авадзи!
Когда они плыли, оставляя справа отмели Эдзимы, за пеленой осенней мороси вдруг возникли очертания высокой горы. Стоявший на палубе Ёсицунэ вопросил:
– Эта гора – какая гора, в какой земле?
– Это, верно, гора такая-то, нет, такая-то, – наперебой отвечали ему, но точно сказать никто не мог.
Тут Бэнкэй, который дремал, прислонившись головой к деревянному борту, вскочил на ноги, вспрыгнул на скамью рулевого и, высясь над всеми, произнёс:
– Все вы попали пальцем в небо! До горы этой совсем не так далеко, как вы думаете. Это только так кажется, что далеко, а на самом деле это гора Священных Списков в землях Харима!
– Гора это Священных Списков или нет, – возразил Ёсицунэ, – не важно, меня беспокоит другое. Вон с
