Говорили, что в особняке на востоке улицы Сандзё собирается множество воинов-стражников государя; по ночам они готовят мятеж, днём поднимаются в горы, поросшие лесом, и наблюдают за императорским дворцом Такамацу[59]. А между тем, на рассвете третьего числа по распоряжению Ёситомо, владетеля провинции Симоцукэ[60], схватили трёх человек, отсутствовавших во дворце на востоке улицы Сандзё, — Мицукадзу из Ведомства по учёту доходов и расходов с его подчинёнными. Все были поражены: только вчера произошла кончина монашествующего государя, а уже сегодня могло случиться такое!

По всей столице разносились слухи о мятеже. С востока и запада, с юга и севера собирались воины; боевые доспехи везли на конях, доставляли на повозках. Люди скапливались, скрывая свою осмотрительность, — и кроме всего этого много было удивительного.

Помимо этого, Новый экс-император по секрету изволил молвить:

— Прежде всего, хотя и говорят, что следующим получает титул императора не обязательно старший сын прежнего государя или его сын от наложницы, наследник престола провозглашается либо в соответствии с его талантами и силой, либо в зависимости от благородного или скромного происхождения его предков по материнской линии. Тем не менее, государь потерял лицо перед людьми из-за того, что ему угодно было передать престол отдалённому из его младших братьев, из-за того, что его отец благоволил своему сыну от тогдашней супруги. Для него это было тогда унизительно.

— Всё это так. Но прежний император, Коноэ[61], умер в молодые годы из-за того, что не было у него достаточно оснований для занятия престола. Впрочем, уже тогда стало ясно, что небо его не признаёт. Из за этого тогда же мало-помалу стало определяться прямое наследование принца Сигэхито. Правда, кроме претендентов на престол ещё четыре принца питали неприязнь к его характеру и не могли её подавить в себе. Какая жалость!

Так обстояло дело в отношениях между господами. Но были также неприятные стороны и в отношениях между разными подданными. По той же причине тогдашний канцлер, который именовался его высочеством Тадамити, стал прозываться Министром из храма Хоссёдзи[62] . Он был старшим сыном пребывающего в созерцании его высочества Фукэ[63]. Есть также вельможа, которого называют Левым министром Ёринага из Удзи[64], — это второй сын его высочества Пребывающего в созерцании и младший брат господина канцлера.

Тем не менее братья, между которыми существовало твёрдое соглашение, особенно щепетильно соблюдали правила обхождения, как вдруг это их взаимное соглашение было нарушено. Господин Левый министр был особенно любим его светлостью из числа его сыновей. В двадцать шестой день 9-й луны 6-го года правления под девизом Кюан[65], не посчитавшись с мнением господина канцлера, он сделался обладателем символов власти главы клана [66], а в десятый день 1-й луны следующего, 1-го года правления под девизом Нимпэй[67], согласно императорскому рескрипту о важнейших делах Высшего государственного управления, стал вершить большими и малыми делами в Поднебесной.

Вообще говоря, все были согласны в том, что это пример редкостный, когда верноподданный сосредоточивает у себя обязанности регента, канцлера и иных власть предержащих. Между тем, когда господин канцлер ещё именовался просто регентом, ему угодно было за ходом дел в Поднебесной наблюдать со стороны. Но тому, чем вельможный канцлер изволил высказывать недовольство, были и древние примеры, которые берут начало от его предка, преданного и милосердного князя[68], когда регент возложил на себя ещё и предварительный просмотр бумаг Высшего государственного совета, и дела главы клана. Однако в те времена, когда Тадамити был регентом, от обеих обязанностей его отстранил Левый министр. Он не только не уронил их достоинство в своё время, но и грядущим поколениям не оставил достойного сожаления повода для хулы.

Но хотя мы и говорим так, но оттого, что в делах управления государством Левый министр должен был обратиться к смирению, канцлер Тадамити изволил подать прошение об отставке — и не потому ли дела канцлера были переданы в ведение Левого министра или, наоборот, Тадамити следовало поручить обязанности по предварительному просмотру бумаг Высшего государственного совета, поступающих на высочайшее волеизъявление, и обязанности главы рода Фудзивара. Обе эти возможности вызывали пересуды. Поэтому царствующий император и соблаговолил выразить самое неблагоприятное суждение относительно передачи этих обязанностей. Но, поскольку Пребывающий в созерцании уже высочайше распорядился о её утверждении, неблагоприятное это суждение действия не возымело.

Кроме того, когда этот Левый министр управлял делами в Поднебесной, недовольных подданных не было. Исследовав японские и китайские правила поведения, он не оставил для себя неясных мест ни в каких записях. Он исследовал глубины всевозможных учений, во всех делах соизмерял их подъём и упадок, надзирая за делами государственного управления, не делая различия между людьми ближними и дальними. Как государев подданный, ведающий записями, он не стыдился отмечать в них ни прошлое, ни настоящее.

И между тем, господин канцлер находил отдохновение в прекрасной каллиграфии, и, размышляя о том, как люди с завистью говорят, что он совершенствуется в искусстве японского и китайского письма, говаривал, бывало:

— Сочинение китайских стихов и японских песен[69] — это развлечение в часы досуга. Оно не принадлежит к числу важных придворных церемоний. Но искусство письма доставляет первейшее наслаждение. Мудрый подданный непременно помещает его впереди всех прочих занятий.

Сам он штудировал в первую очередь Пятикнижие[70], исправляя упущения в вопросах человеколюбия, справедливости, ритуала, мудрости и искренности, и когда случайно допускались ошибки в проведении сезонных собраний[71], в церемониях с участием придворных чиновников или в официальных обращениях к государю, он сейчас же в письменной форме указывал на эти упущения чиновникам двора и Государственного совета. У его светлости не в правилах было стращать чиновников, поэтому он говорил им так:

— Когда Первая особа[72] станет передавать низшим чиновникам перечни их упущений, это, ведь, не послужит их чести! Учтите это. Об этом следует особенно печься, — и те смиренно повиновались.

Кроме того, когда нарекания вышестоящих вызывала даже младшая прислуга, или, к примеру, бычники, и ему правдиво докладывали об истинной причине этих нареканий, министр выслушивал всё до мелочей и, если люди не были виноваты, высказывал сожаление по поводу случившегося, выносил поистине безошибочное суждение о том, кто прав и кто неправ, и не оставлял места для двух мнений о добре и зле. Как говорится, он был словно шило, всё пронзающее насквозь, из-за чего и назывался въедливым Левым министром.

Так представляли две противоположности между собой старший и младший братья, и один из них служил при ушедшем от дел государе, а другой — при царствующем императоре. Канцлер, исполняя обязанности, возложенные на него изначально, исполнял свою службу при дворе императора, Левый же министр, наоборот, служил при «хижине отшельника», у покоев экс-императора.

Левый министр полагал: «Когда поразмыслишь о нынешнем мире, становится понятным, что, покуда длится правление государя, обязанностями регента пренебрегают, и нет нужды в записях, которые делает канцлер. Когда же управление государством закономерно переходит к экс-императору, канцлеру поклоняются. Я сам стану поклоняться ему», — и от этих его размышлений становилось горько.

Новый экс-император, по секрету извещённый о них, изволил весьма порадоваться и однажды соблаговолил приветливо побеседовать с ним.

— Император Тэнти[73], — молвил его величество, — был сыном