пространство вокруг палатки, несколько квадратных метров, усеяно всевозможными отбросами. Внутри палатки — еще больший, неописуемый беспорядок: везде — кипы книг, банки с консервами, большей частью вскрытые, пластинки, пуловеры… Складной стол не виден из-под груды бумаги, картонных тарелок, электрических батареек. Походная койка завалена яркими спальными мешками. Повсюду разноцветные консервные банки всевозможных размеров… Словом, в палатке царит такой хаос, что мы все не можем войти внутрь и, хотя окоченели от холода, вынуждены топтаться снаружи.

К счастью, Сифр замечает, что на радостях забыл предложить нам приготовленную бутылку коньяка. Распиваем ее и немного согреваемся.

Как нельзя более бодрый, Сифр знакомит нас с его последними открытиями — вертикальным и горизонтальным ходом в самом леднике. Свет наших фонарей отражается на кристаллах льда — незабываемое зрелище! Но время дорого, и нужно действовать быстро, если мы хотим сохранить хотя бы часть снаряжения. Одна группа принимается за упаковку всего, что мы поднимем наверх: измерительных приборов, пластмассовых бидонов с образцами льда для анализа, рукописей, магнитофона, проигрывателя, двух или трех телефонных аппаратов. И начинается долгий и утомительный подъем снаряжения: каждый пакет привязывают к концу веревки и вытягивают вручную. Затем наступает черед второй группы выбираться на поверхность, так как уже поздно. С Сифром остаются только Канова, Мишо и я, чтобы провести с ним его последнюю ночь под землей. Затыкаем как можно лучше все щели в палатке и, сняв отсыревшие комбинезоны, забираемся в спальные мешки. Зажигаем газовую плитку на полную мощность, выбираем все самое лучшее среди валяющихся всюду консервных банок и устраиваем настоящий пир. Канова притащил красное вино, а Мишо — сыр и яблоки, памятуя, что этих продуктов Сифру не хватало больше всего.

Усталый, затратив немало усилий на спуск, я мигом засыпаю, между тем как Сифр решает сделать еще несколько анализов на содержание в воздухе окиси углерода.

В половине пятого утра нас будит телефонный звонок. Это нам напоминают с поверхности, что пора готовиться к подъему. Сифр идет взять еще несколько проб льда, пока мы варим горячую похлебку, в которой размачиваем бисквиты. Еще более возбужденный, чем накануне, Сифр в последний раз сортирует вещи, которые заберут члены клуба Мартеля, когда придут на следующий уикенд. Все, что решено оставить здесь, бросает как попало на лед.

Но время идет быстро. Уже группа ждет у верхнего входа в сорокаметровый колодец. Сверху кричат, чтобы мы поторапливались. Сифр лихорадочно с помощью Мишо надевает сапоги, каску и перчатки. Он решил остаться в красном комбинезоне, придающем ему вид заядлого пьяницы. Для Сифра спустили парашютные лямки, чтобы облегчить подъем по висячей лестнице в случае, если окажется, что он слишком истощен физически, чтобы полагаться на мышцы своих рук и ног, и Какова показывает ему, как пользоваться этими лямками.

Сифр спешит покинуть палатку. Его жизненные силы не вызывают никаких подозрений. Поддерживаемый товарищами, он легко, к большому нашему удивлению, почти без остановок, преодолевает сорокаметровый колодец, между тем как у нас вызывал опасение именно этот первый участок пути. Через несколько минут я нагоняю его. Он шумно дышит. По-прежнему с помощью товарищей карабкается в следующих колодцах, но гораздо медленнее, чем предусмотрено нами. Когда Мишель добрался до дна тридцатиметрового колодца, он уже порядком выдохся. Опускается на камень, чтобы собраться с силами.

Преодолеть этот тридцатиметровый колодец труднее всего, так как он заканчивается пресловутым 'кошачьим лазом', через который можно протиснуться, только подтянувшись на руках, — никакая помощь извне невозможна. Основательно страхуемый группой Лафлёра, пришедшей сменить нас, поднимаюсь первым. Вслед за мной карабкается Мишо и, примостившись на узеньком карнизе, буквально повиснув в пустоте, ждет Сифра, чтобы помочь ему забраться в 'кошачий лаз'. Теперь очередь Сифра. Мишо пользуется передышкой, чтобы передать указания, так как прямые переговоры между дном тридцатиметрового колодца и выходом из 'кошачьего лаза' практически невозможны.

— Мишель готов. Действуйте! Можете тянуть!

Но через несколько метров Мишель, выбившись из сил, просит погодить. Затем трогается с места, останавливается, вновь продвигается чуть-чуть вперед, вновь замирает. Он совсем вымотался. Мишо делится с нами своими опасениями. Сифр кричит, что страховочная веревка его душит, и просит ее ослабить (при проходе 'кошачьего лаза' мы решили заменить парашютные лямки простой петлей страховочной веревки).

Поднявшись лишь метров на пятнадцать, он крикнул нам, что не может продолжать. У него подгибаются ноги. Мишо подбадривает его. Сифр переводит дыхание. Поднимается еще на несколько метров, делает остановку, снова движется дальше, затем — снова заминка. С тревогой спрашивает, хорошо ли закреплен блок, через который перекинута страхующая его веревка. Его остановки — все чаще и продолжительнее.

Мы знаем, что, случись с Мишелем обморок, его практически невозможно будет протащить через 'кошачий лаз'. Сифр поднимается еще на несколько ступенек, затем разражается рыданиями. Нервы его сдали. Мы слышим, как он плачет, всего в нескольких метрах от Мишо.

— Марк, мне каюк! Со мной все кончено, я больше не могу, это выше моих сил!

Марк Мишо не может дотянуться до Мишеля со своего карниза и старается его успокоить. Напрягая всю энергию, рыдая, ступенька за ступенькой, Сифр наконец добирается до Мишо, который обхватывает его руками и пристегивает с помощью карабина за пояс к лестнице, чтобы он не раскачивался в пустоте.

Несколько минут, которые кажутся нам нескончаемыми, Сифр остается в объятиях товарища. Канова и Лафлёр поочередно терпеливо уговаривают его:

— Самое трудное позади! Еще одно усилие, осталось всего несколько метров! Потом тебя вынесут на поверхность.

Но Сифр продолжает рыдать. Мы не в состоянии что-либо сделать. У входа в пропасть ожидают два врача, но спуститься сюда они не могут.

Мало-помалу Сифр успокаивается. Какова и Лафлёр в конце концов убедили его напрячь силы. К несчастью, Мишо и Сифр запутались в своих страховочных веревках, и проходит еще несколько долгих минут, прежде чем им удалось расцепиться, чтобы перебраться через узкий 'кошачий лаз'.

Еще через метр Сифр застревает между двумя скалами. Высвободиться ему не удается. Мы еще не можем его видеть, но различаем свет его фонаря, отражающийся от стены. У него снова начался нервный припадок, он плачет. Он долго остается на этом месте, не в силах даже отвечать на наши ободряющие слова, и беспрестанно повторяет: 'Это уже чересчур, не могу больше, со мной кончено!' Плача от досады, поднимается на несколько десятков сантиметров, как раз настолько, чтобы один из горных стрелков мог ухватить его за руку. Но он все еще в каменных тисках, и пройдет немало долгих минут, прежде чем удастся высвободить его из лаза. Он плачет навзрыд. 'Мне холодно, хочу пить!' Создается впечатление, что у него удушье. Канова обнимает его и укрывает своим пуловером. Сифр теряет сознание, потом приходит в себя. Все его тело сотрясается от нервных конвульсий. Он совершенно не сознает, какая суматоха вокруг него.

С поверхности нам доставляют флягу с горячим чаем. Сифр жадно пьет. Он неузнаваем, до того осунулось его лицо, под глазами круги. Мы даем ему подольше отдохнуть и наперебой подбадриваем. В сущности, самая трудная часть пути позади, осталось всего несколько десятков метров.

Сифр передал нам свой страх. Он не в состоянии сделать ни одного движения. На него надевают парашютные лямки и без особого труда подтягивают еще выше; теперь от поверхности его отделяет лишь