– Что я могу знать о женщине, о которой в Лотарингии никто ничего не знает?

– Но ведь поговаривают, что у тебя есть сестра?

Гизельберт лишь пожал плечами. И застыл, увидев так и полыхнувшую в серых глазах северянина боль. Стал смеяться.

– Я вижу, что вам все же есть о чем пожалеть, когда вспоминаете, что выпустили Ренье из плена: а теперь он стал господином и супругом вашей красавицы.

Но живая реакция Роллона на то, что у его возлюбленной есть ребенок от другого, заставила Гизельберта заинтересоваться самой Эммой. Женщина, сумевшая оставить неизгладимый след в душе такого красивого и мужественного человека… Интересно, какие выводы может из этого извлечь сам Гизельберт?

Но долго рассуждать об этом Гизельберт не стал. Особенно, когда, вернувшись в Париж, застал там гонца от Леонтия.

– Он ждет вас в Льеже, – сообщил посыльный, но более ничего добавить не мог.

«Почему Льеж?» – думал Гизельберт. Он не любил этот город, в котором правил преданный его отцу епископ Стефан. И Леонтий, находясь в Льеже, если что-то знал, мог продать секрет пребывания герцогини Стефану. Если сочтет, что принц заплатил ему недостаточно. Поэтому Гизельберт решил поспешить, уехал из Парижа, ни с кем не простившись.

Что денег Леонтий получил достаточно, Гизельберт понял, едва увидел грека на набережной Льежа. Тот явился встречать принца в паланкине, который несли рабы, волосы его были напомажены и завиты, а пышно драпированная хламида вся расшита цветным узором.

Устало слезший с лошади Гизельберт, грязный, пропахший конским потом, чувствовал себя рядом с ним едва ли не пахотным человеком. Даже не ответил на вычурное приветствие грека, только глядел и ждал пояснений. А когда Леонтий стал любезно говорить, что принцу поначалу надо отдохнуть после пути, помыться и перекусить, Гизельберт резко притянул его к себе за грудки.

– Я загнал не одну лошадь по пути в Льеж. И если ты и дальше будешь испытывать мое терпение – узнаешь, как кнут сдирает кожу со спины.

«Как он все-таки похож на Ренье», – быстро пронеслось в голове грека. Он знал, что ни отец, ни сын слов на ветер не бросают, и начал быстро негромко пояснять.

Да, он оказался абсолютно прав, начав поиски не с пропавшей герцогини, а с рудника Эврара. Здесь, в Льеже, богатый рудный рынок, и он проследил, откуда свозят руду, особенно с интересующих его земель Фамен. Он спустился по реке Урт, и там в одном из монастырей едва ли не нос к носу столкнулся с Эвраром. Еле успел скрыться, но потом почти неделю выслеживал обоз последнего в этих жутких Арденнских чащах.

И вот в одном из лесных селений он вдруг услышал странную историю о Звезде. Люди твердили, что она явилась с неба – прекрасная рыжеволосая женщина, которая поселилась в небольшом имении близ одного из монастырей святого Губерта, покровителя Арденн, и вся округа чтит ее как знаменитую врачевательницу и благочестивую даму, которая никогда не откажет в помощи нуждающимся. И он понял, что речь идет именно о ней – о герцогине Эмме, ибо ни к кому иному более так не подходит это описание.

– Но сам-то ты видел ее? – нетерпеливо перебил разглагольствующего Леонтия Гизельберт.

– Нет, конечно, – удивленно приподнял подкрашенные брови грек. – Ведь вы сами велели, чтобы я был осторожен и не вспугнул ее раньше времени.

Гизельберт криво усмехнулся.

– Я вижу, ты произвел в свое время на мою благородную мачеху неизгладимое впечатление, грек, раз внушил ей такую привязанность. – И добавил задумчиво: – Звезда. Да еще и благочестивая дама. Проклятье! Этого нам еще не хватало! Лучше бы мы узнали, что она живет как последняя шлюха.

– Но, мессир, когда мы выполним наш план…

– Знаю, знаю, – заставил умолкнуть его Гизельберт. – Жаль только, что она рыжая. Терпеть не могу рыжих. Они редко бывают привлекательны.

Леонтий лишь улыбнулся.

– Когда вы увидите ее, то раскаетесь в своих словах. – И он разве что не облизнулся от приятных воспоминаний. Но в следующий миг оторопело охнул, когда Гизельберт сказал, что собирается взять Леонтия с собой. Стал отнекиваться: – Вы только все испортите, ибо если я с ней встречусь… Да и не так уже я молод, чтобы вновь совершать утомительное путешествие по Арденнскому лесу.

Но Гизельберт не признавал отговорок.

– Ты знаешь дорогу. Да к тому же ты единственный человек, который сможет опознать, что арденнская Звезда – именно та особа, которую мы разыскиваем.

Леонтий понял, что Гизельберта не переубедишь. Тот словно загорелся этой идеей и был столь нетерпелив, что хотя и послал гонцов к своим основным сторонникам, но, едва съехались первые шесть, как решил отправиться в путь.

– Главное, что Гильдуэн и Матфрид здесь. Они из лучших лотарингских семей. Да и близнецы из Верьвье что-то стоят, а слову аббата из Арлона и сеньора Адама Мезьерского все поверят. Так что если я и эти шестеро покажут под присягой, что имели плотскую связь с герцогиней, – этого будет вполне достаточно, чтобы опорочить сию благочестивую Звезду и заставить всех усомниться, что ее дочь – ребенок старика Длинной Шеи.

Они выступили в путь немедля. Ведь если Леонтий отыскал герцогиню, то не сегодня-завтра ее могут обнаружить и люди канцлера. Свой план Гизельберт поведал спутникам уже в пути. И, как и ожидал, он привел их в неописуемый восторг. Один рассудительный Гильдуэн потер родимое пятно на щеке.

– Наша история может плохо кончиться. Эта Звезда ведь не просто врачевательница лесных дикарей, она венчанная герцогиня, и у нее могущественная родня.

– …Которая просто отреклась от нее, когда это было им выгодно. Отрекутся и на сей раз. Особенно, если поймут, что ее слово ничего не будет стоить против показаний шестерых лотарингских вельмож и их принца. Да и Леонтий не откажется прикоснуться к лакомому кусочку. Не так ли, грек?

Леонтий мрачно плелся в конце кавалькады весело гогочущих беспечных молодцов. Он не хотел быть втянутым в эту историю, ведь когда-то покушение на Эмму стоило ему всей его карьеры. Правда, теперь он под защитой Гизельберта, но от красавчика-принца чего угодно можно ожидать, и Леонтий невольно съеживался, когда Гизельберт недвусмысленно намекал, что дочь Эммы может быть и его ребенком. Согласно кивал. Что ж, и такое возможно, но меньше всего он желал, чтобы выволокли на свет божий ту историю.

А ведь тогда Ренье просто отдал ему Эмму, не заботясь о последствиях. И это послужило крахом планов Леонтия. Нет, эта рыжая не к добру встретилась на его пути, и он не желал нового свидания, хотя и согласно кивал, когда эти чующие случку молодые жеребцы расспрашивали его, так ли уж хороша племянница Робертина и Каролинга. И вздрагивал. Какие имена! Как он не подумал об этом, когда сам возжелал ее. Но тогда он обладал могуществом, теперь же ощутил на собственной шкуре, что значит быть пешкой в чужой игре, и знал, что если история с герцогиней и сойдет с рук этим вельможным балбесам, то ему явно не поздоровится.

– А видели бы вы, как тоскует о ней варвар Роллон! – смеялся Гизельберт. – Что ж, если она ему так дорога, то наш христианский долг – украсить его надменную голову парочкой рогов.

– А ты не боишься греха? – вновь обращался к Гизельберту все еще сомневающийся Гильдуэн. – Ведь она – венчанная жена Длинной Шеи и по христианскому закону – твоя кровная родственница.

– И тем не менее я не поведу себя, как глупый Ипполит, убежавший от прелестей мачехи Федры, – улыбался Гизельберт. – Но если ты сомневаешься, Гильдуэн, я не держу тебя.

Гильдуэн видел, как темнели вечно меняющиеся глаза принца. Отвечал мрачно, но твердо:

– Вы же знаете, принц, я буду верен вам до конца.

И тогда Гизельберт вновь начинал смеяться.

– Грех! Пусть это будет грех. Но разве ты, мой славный аббат Дрого Арионский, не замолишь за меня сие прегрешение?

Здоровый, скорее похожий на воина, нежели на духовное лицо, аббат Дрого тут же начинал хохотать, затягивал басом литанию. Белокурые близнецы вторили ему с той лихостью, какой поют кабацкие песни, но никак не церковные гимны. Гизельберт смеялся, откидываясь в седле, но неожиданно становился