облегчение, поняв, что Ролло не убьет ее, но и ощущала мучительную боль от того, что так легко отреклась от Пипины. Она любила свою приемную мать и не могла вообразить, что предаст ее в один миг. Ей хотелось плакать, губы ее вспухли и задрожали, она всхлипнула. Но и только. С той ночи, как пал Гиларий, она не могла больше плакать. И от этого боль и стыд становились все более жгучими.

Ролло слышал ее сухое рыдание. Он почти не помнил человека, давшего ему жизнь, она же любила женщину, загубленную Ингольфом. И тем не менее он чувствовал, что поступает милосердно, оставляя ей жизнь, ибо правда на его стороне. Даже если она солгала. Вид пленницы пробуждал в его душе скорее снисхождение, чем гнев. К тому же она была так слаба и беззащитна и, несмотря на ее измученный, болезненный вид, оставалась на редкость привлекательной. Возможно, эта проклятая Пипина из Байе и взяла ее к себе из-за того, что девочка была так хороша собой.

Когда мясо было готово, Ролло отнес добрую часть пленнице.

Эмма не ожидала, что после того, как он узнал о Пипине из Байе, он станет делиться с ней. Еще больше она удивилась, когда Ролло налил из бурдюка вина в плоскую старую чашу и, подогрев его на угольях, поставил перед ней.

– Когда доешь, выпей все. Это поможет тебе избавиться от хвори.

Она поглядела на него изумленно.

– С чего бы это коту величать мышь подружкой, если она у него в когтях?

Ролло ответил взглядом, разящим, как кинжал.

– Потому, что эта мышка – его добыча. Она принадлежит ему. А я привык держать мое добро в сохранности.

Больше они не сказали друг другу ни слова.

После еды Эмма почувствовала себя лучше, а вино согрело ее.

Она крепко уснула, а когда открыла глаза на другое утро, то чувствовала себя куда лучше. Ушла слабость, ее больше не лихорадило. Однако снова шел дождь, в проем крыши лило, и Ролло, привалившись к стене, с отсутствующим видом полировал лезвие меча. Сталь голубовато сверкала, когда он переворачивал клинок, длинный и отточенный, как бритва. Ярл смотрел на него нежно, как на близкое существо.

– Его зовут Глитнир, – сказал он, заметив, что девушка наблюдает за ним. – Что означает «блистающий». Им владел до меня мой отец Ролло Пешеход. Это знаменитое оружие, и его, говорят, выковали подземные гномы. Все стихии участвовали в его создании: земля, из которой добыта руда, огонь, подчинивший ее воле кузнеца, воздух, его охладивший, и вода, закалившая металл. Когда-то Глитнир обладал магической силой и мог рассекать камни, масло. Мало найдется в Мидгарде мечей, равных ему. Однако его нельзя было вынимать из ножен при женщинах. А уж после того, как он побывал в руках графини Байе… – Ролло испустил тяжелый вздох и бросил на пленницу суровый взгляд. – Его магическая сила исчезла.

И тем не менее, несмотря на тяжкие воспоминания и явную враждебность, Ролло опять накормил Эмму и напоил ее вином.

– Я клятвенно обещал брату, что стану заботиться о тебе, – то ли себе самому, то для пленницы вновь начал было он и добавил задумчиво: – Ему, как и всякому мужчине, нужна женщина, чтобы чувствовать себя дома.

Эмма хмуро взглянула на него и принялась за еду. Ей нужны были силы, чтобы бежать, и она знала, что воспользуется любой случайностью, любым промахом норманна, чтобы осуществить задуманное. Об этом она и молилась на исходе того же дня, прося Пречистую Деву и всех святых помочь ей вырваться из лап язычника.

Ролло сквозь пламя костра с ленивым любопытством наблюдал за девушкой. Он не мешал ей, но, когда Эмма осенила себя крестным знамением в последний раз и вновь легла, спокойно заметил:

– Все вы, христиане, готовы преклонять колени и гнуть хребет перед богом бедняков. Слабые людишки, вы почитаете слабого Бога. Слыханное ли дело верить, что, если тебе дают оплеуху, надо тут же попросить другую. Ваша жалкая вера – удел трусов.

– То-то были трусливы люди графа Фулька, перебившие норманнов в Сомюре, – огрызнулась девушка.

– Нам просто не повезло, – кивнул Ролло. – Чаши весов удачи порой колеблются.

Эмма глядела на него во все глаза.

– В нашем Священном писании, где слилась воедино вся мудрость мира, сказано не только о том, чтобы добром платить за зло и тем самым останавливать вражду. Там говорится также, что пришедший с мечом от меча и погибнет. И ты, Ролло, сам был свидетелем того, как это свершилось, и твои люди расстались с жизнью от рук тех, кто почитает Спасителя.

– «Спасителя»! – усмехнулся норманн. – Ваш Христос позволил казнить себя позорной казнью на кресте!

Эмма вздохнула.

– Господь, позволив себя распять, явил свою величайшую любовь к людям. На что способны ваши боги ради вас? Наш же Спаситель даровал надежду всем людям, отдав жизнь, – как же нам не почитать его?

– Он отдал жизнь, ибо был слаб и не сумел постоять за себя!

Теперь Эмма разозлилась не на шутку. Этот варвар, это чудовище посягнуло на то, что было ей дорого, превыше всего – на ее веру!

– Разве вы, язычники, в силах понять, что означает платить добром за зло? Господь отдал своего Сына, ибо он любит всех людей, даже забывших его. Он обрек свою плоть и дух на мучительные страдания, дабы Христос, приняв на себя все грехи человечества, явил нам надежду на спасение. Вот она, истинная сила в мире, где царят зло и насилие. Его любовь оказалась сильнее людской ненависти. А что могут ваши жалкие боги, за что стоит им поклоняться?

– Своих богов я могу умилостивить жертвами, а далее буду надеяться лишь на себя и на свой меч. Я сам решу, как мне быть, и не желаю зависеть от воли некоего существа, бога или человека, которое не в силах постоять даже за себя.

У Эммы опустились руки. Этим медным лбам никогда не уяснить, что любовь и доброта есть сила, достойная преклонения.

– Ваши Боги вознесены людьми, самими же людьми. Вы придумали их, чтобы в страхе поклоняться им. Мой же бог суть истина хотя бы потому, что он существовал, ибо люди никогда не додумались бы выдумать себе распятого Бога. Даже ближайшие сподвижники Христа, Петр и другие ученики, пришли в ужас от позорной смерти Бога. Святой Павел возненавидел его, решив, что, раз он позволил себя распять, он вовсе не высшее существо. И понадобилось воскресение Христово, чтобы они осознали, что всякого, кто уверует, ожидает спасение.

Ролло задумчиво потер переносицу.

– Я не знаю этих Павла и Петра. Откуда мне ведомо, что они не солгали, утверждая, что Христос встал из могилы?

Эмма посмотрела на него с жалостью.

– Скажи мне, язычник, сколько стран ты объездил? Если мой Бог так ничтожен и слаб, почему именно моя вера завладела людьми и оказалась столь могучей, что множество королевств признали ее?

– Воин, умеющий постоять за себя, никогда не примет ее, клянусь кровью Тора! Почему ваш Христос не хочет помочь вам, а позволяет норманнам одерживать победу за победой?

– Да потому, что христиане – люди, они несовершенны и много грешат, забывая заповеди Его! Их поражение – всего лишь кара за отступничество и маловерие.

– Хо! Волею Одина – мы свободные воины, а послушать тебя, выходит, что мы не сами приплыли в эти земли, а ваш Бог привел нас, разрешив истреблять франков. Стоит ли поклоняться ему, девица, коль он так жесток? Где же та великая любовь, о которой ты без умолку толкуешь?

Эмма вспыхнула.

– Господь Бог не вмешивается в людские дела с тех пор, как вывел евреев из Египта. Он – высший судья, поставленный над ними. Вы посланы нам во испытание, и лишь в Судный день Он решит, как поступить со своими детьми. Но, как бы ни грешили люди, Писание учит нас: «Всякий верующий в него, да