спасется».

Она вновь легла, глядя на свод. Какой смысл спорить с этим полудикарем, который так погряз в своем невежестве, что ему никогда не понять – сколько бы ни торжествовало зло, жизнь продолжается лишь благодаря любви и милосердию. Ведь порой и клинок устает от крови, и тогда только вера и согласие позволяют вновь расцвести жизни.

– Господи, помоги мне! – шептала она. – Не оставь своей милостью. Дай ускользнуть от этого варвара, избавиться от него…

Случай не заставил себя долго ждать. Проснувшись на другой день на рассвете, Эмма увидела, что ее враг все еще погружен в сон, раскинув свое могучее тело на каменной плите у стены. Эмма осторожно поднялась. Болезни как не бывало. Два дня отдыха, сытная пища и теплое вино вернули ей силы. Она поднялась, проскользнула мимо дымящегося костра, осторожно приблизилась к викингу и присела на корточки, чтобы удостовериться, крепко ли тот спит. Ролло дышал беззвучно, и лишь приподнимавшаяся грудь подтверждала, что он жив. Во сне черты лица его разгладились, он казался моложе. Сейчас это словно высеченное из гранита лицо показалось ей даже красивым. У девушки возникло странное желание коснуться его, провести рукой по выпуклой обнаженной груди воина. Однако она мгновенно взяла себя в руки.

Прежде всего следовало удостовериться, крепко ли спит Ролло. Эмма негромко окликнула его, потом осторожно коснулась его руки. На темном загаре его кожи проступали белесые следы давних шрамов. Когда Эмма провела пальцем по одному из них, Ролло улыбнулся во сне, слегка вздрогнув. Рядом валялся пустой мех из-под вина. Видимо, Ролло опорожнил его, пока она спала, этим и объясняется его столь глубокий сон. Что ж, возможно, более удачного случая ей больше не представится. Она уже хотела встать, но тут ее осенила иная мысль. Прямо перед ней у бедра викинга виднелась гладкая костяная рукоять его кинжала. Выхватить его и ударить! Спящий, полуобнаженный, сейчас он беззащитен перед ней, как дитя. Если у нее достанет сил, то одним ударом она может отомстить за всех.

Эмма осторожно взялась за рукоять и потянула клинок из ножен. Лезвие поначалу двигалось легко, пока не показался какой-то знак, вырезанный на блестящей стали. Теперь оружие шло туго, цепляя край ножен. Эмма потянула сильнее – и невольно звякнула металлическим кольцом, удерживающим кинжал на поясе. Ролло что-то пробормотал во сне и заворочался. Похолодев, Эмма отскочила, выждала минуту, стараясь успокоить дыхание, а затем, не дожидаясь, пока ярл пробудится, со всех ног кинулась прочь.

Что-то подсказывало ей, что, если она двинется по дороге, Ролло вскоре нагонит ее. Поэтому, перепрыгнув через потрескавшиеся плиты, она прямиком кинулась в заросли, раздвигая ветви кустарников. Так она бежала, пока не начала задыхаться. Ей пришлось присесть на покрытую мхом кочку. И все-таки она была еще слаба. Отдышавшись, Эмма задумалась, как ей быть дальше. Лес стоял вокруг густой стеной, но, несмотря на свое одиночество, она не боялась его. Радость вновь обретенной свободы придавала ей смелости. Она слышала, как вдали куковала кукушка, у самого уха жужжали пчелы, стрекотали цикады. Беспечно щебетали птицы, а на поляне Эмма приметила среди высокой травы яркие пятна ягод. Сладко запахло земляникой.

Она прочла благодарственную молитву и принялась собирать землянику. Целая поляна земляники, что может быть лучше! Покончив с едой, она хотела вернуться к дороге, но какой-то шум заставил ее изменить направление. Через несколько минут девушка вышла к реке, где по уступам камней сбегал небольшой водопад. Эмма обрадовалась. Если на старой дороге она рисковала за целый день не встретить ни единой живой души, то у реки обязательно должно быть жилье. Поразмыслив немного, она двинулась вверх по течению.

Однако уже к полудню девушка впала в отчаяние. За это время она трижды миновала небольшие селения, но всякий раз они оказывались разрушенными. Ее встречали обугленные остовы хижин да трупная вонь непогребенных тел. Не было ни малейших признаков жизни – ни кудахтанья кур, ни мычания коров. На вытоптанном огороде ей удалось подкрепиться репой, и, напившись из реки, она продолжила свой путь.

Порой ее охватывал ужас. Она не могла отделаться от ощущения, что за ней все время кто-то наблюдает. Казалось, сам лес смотрит на нее. Но и не только лес – кто-то живой и крайне опасный. Кто мог подумать, что встреча с живым существом может так пугать. Но девушка уже убедилась, насколько она слаба и беззащитна, и поэтому начинала дрожать даже от мысли, что встретит одичавших в этом краю людей. Она знала также, что лес не может быть столь безлюден, каким кажется на первый взгляд. Здесь должны быть стоянки углежогов, искателей дикого меда, стеклодувов, заготовщиков корья для дубления кож. Если бы она встретила их, то попросила бы убежища, ибо помнила, что когда лесовики попадались ей в окрестностях, то, как бы ни были они дики, но всегда отличались миролюбием. Однако после пережитого ей казалось, что мир совершенно изменился, и теперь она не была уверена ни в чем. Поэтому всякий раз, когда раздавался треск сучьев или начинали пронзительно стрекотать сороки, Эмма замирала с бьющимся сердцем, а затем торопливо продолжала путь.

Ближе к закату она явственно расслышала скрип уключин с реки и со всех ног кинулась под прикрытие кустарника. Оттуда, холодея, она глядела, как мимо медлительно проплыла большая, весел на двадцать, лодка норманнов. Ее нос высоко вздымался над шеренгой круглых пестрых щитов вдоль борта, парус был приспущен. Впереди стоял длиннобородый воин в шлеме, украшенном позолоченными крыльями, внимательно вглядываясь в берега, а позади щитов виднелись только косматые головы гребцов да их потные обнаженные плечи. Эмма долго сидела, затаясь в зарослях, даже когда лодка исчезла из виду и скрип уключин стих за излучиной реки.

В чаще подлеска послышался шорох, и мимо нее, топоча копытцами, пронеслось вспугнутое стадо ланей. Пронзительно закричала сойка. Эмма вздохнула и зашагала вдоль берега. Теперь дорога шла в гору, каменистые уступы нависали над водой, а над ними колыхались ажурные кроны медно-красных в лучах заката сосен. Земля под ногами была мягкой после дождя, пружинила опавшая хвоя. Девушка шла по самой кромке обрыва над рекой, когда что-то заставило ее остановиться.

Сосны росли лишь на скалах, дальше же начиналась непроглядная стена лиственного леса. Именно оттуда исходила опасность. Порыв ветра взметнул ее волосы, зашелестел в кустарниках. Эмма напряглась, выжидая. Теперь стало ясно, что ее напугало. Ветер принес отчетливый запах немытого человеческого тела.

Их оказалось трое. Одежда из грубого холста и истертых сырых кож, голые ноги оплетены ремнями, слипшиеся волосы стянуты в косицы и перевязаны тесьмой. В руках у предводителя был дротик, у двоих остальных – широкие тесаки тусклой стали. Однако на груди одного из незнакомцев болтался оловянный крест, и Эмма на какой-то миг ощутила облегчение. Однако их угрюмые, покрытые жирной грязью лица не внушали доверия. Уже шагнув было навстречу этим троим, девушка невольно попятилась.

– Говорил я вам, что она не дух. Смотрите – ноги в грязи, платье порвано, – обратился невысокий воин с дротиком к своим сотоварищам. Он говорил по-франкски, но Эмма с трудом разбирала его диалект.

– Мое имя Эмма, – сказала она. – Я племянница графа Анжу. Я бежала от норманнов, но заблудилась в этом лесу. Если вы добрые христиане и хотите получить награду, отведите меня в город Анже и увидите, что Фульк Рыжий щедро одарит вас.

Она говорила уверенно и властно, и воин с дротиком заколебался, почесывая немытую гриву и оглядываясь на товарищей. Те, однако, лишь осклабились, тотчас напомнив Эмме ухватки норманнов.

– Родня Фулька Рыжего? – переспросил один, и Эмма похолодела, заметив, как он плотоядно косится на ее обнаженную ногу, не прикрытую разодранным платьем. Это был рослый краснорожий мужлан, отощавший и грязный, но с выправкой военного. Только сейчас Эмма заметила, что у него вырваны ноздри. – Так ты, выходит, племянница этого пса? Пусть меня повесят, если сегодня я не воспользуюсь случаем получить с него плату за все, что мне задолжал этот трупоед.

– Тебя и в самом деле повесят, урод, если ты причинишь мне малейшее зло! – стараясь, чтобы ее голос не дрожал, воскликнула девушка.

Лицо разбойника вспыхнуло яростью.

– А кто об этом узнает, девица? Никто не помешает нам потешиться славненькой козочкой столько, сколько мы пожелаем, а потом мы перережем тебе глотку, чтобы не болтала лишнего, и забросаем камнями в первой же лощине.

– Но и выкуп не худо бы было получить, – проговорил нерешительно тот, что пониже, но франк с