И теперь все еще могло обойтись, если бы не Виктория Петровна. Как, действительно, удавалось ей поспевать к месту всех школьных происшествий?!

На переменке она придралась к Юстине:

— Опять распустила волосы! Начинается все с распущенных волос, а кончается распущенным поведением. Свободной любви им захотелось, ишь чего! Есть с кого пример брать…

Подумав, что Виктория Петровна намекает на поведение ее матери, которая разошлась с отцом и привела в дом молодого мужа, Юстина будто вросла в пол. Виктория Петровна могла растоптать кого угодно. Ответить ей Юстина не умела, и завуч именно поэтому приставала к Тесли больше, чем к остальным. Однако из того, что сгоряча прокричала Виктория Петровна, стало ясно, что Ольга Яковлевна все же донесла завучу на Прибаукина. Откуда же иначе это упоминание о свободной любви?..

Венька на переменах вечно мотался где-то по школе со своими «фанатами», но как только узнал обо всем, пришел в ярость. Опрометью бросился он к кабинету физики и вдруг вернулся. Объяснил:

— Время не вышло. Подождем. Когда у нас физика?

На физике, которая оказалась последним уроком, Прибаукин тянул руку выше всех.

— Я так хочу ответить, так хочу…

Ольга Яковлевна его не вызывала, чувствовала недоброе. Но Прибаукин мешал ей, и она не выдержала, сдалась. Медленно поднялся Вениамин со своей парты, как всегда неторопливо, проплыл к доске и, неожиданно резко повернувшись к Ольге Яковлевне, размахнулся и со всего маху… нет, не ударил, сделал вид, что бьет по щеке. Рука проскочила мимо, но все увидели страх в глазах учительницы.

— Не обижайся, Аленка, — в наполненной ужасом тишине сказал Прибаукин. — Ты преподала мне урок, я его запомнил и ответил тебе. Теперь все о’кей, мы квиты. Учителей не полагается бить по щекам, но и учеников тоже не полагается…

Ольга Яковлевна заплакала в голос и, обхватив голову руками, выбежала из класса. Тишина продержалась еще секунду и взорвалась невообразимым шумом. Все вскочили со своих мест, зашумели, перебивая друг друга. Большинство поддерживало Веньку, оправдывало его. Говорили, что Ольга и вправду двуличная. Вызывает ребят на откровенность, а потом все доносит Виктории. И учит плохо. Но Маша Кожаева не соглашалась. Она защищала Ольгу Яковлевну, говорила: «Подумайте, каково ей теперь? Подумайте!» И Кустов тоже жалел классную, говорил, что Виктория ей не простит, если узнает. Как она будет все объяснять Виктории?

И тут, как всегда, Холодова расставила все по местам:

— Ничего она объяснять не станет. Скажет, что мы сорвали урок. Подумаешь! Разом больше, разом меньше, какая невидаль! И вообще пошли отсюда поскорее. Дел по горло, а мы тут развели детский сад. Это ты, детка, — обратилась она к Вениамину, скривив рот в иронической усмешке, — запутал всех в вопросах своей свободной любви, — и ушла, помахивая портфелем.

В тот день шел ужасный дождь. Несколько ребят во главе с Прибаукиным забрели в подъезд, чтобы обсудить, как Венику вести себя дальше. Тогда они и попали в милицию.

Вечер, которого так настойчиво добивались всем классом, теперь пугал Киссицкую. Будет ли она достаточно привлекательна? Удержит ли подле себя Игоря?

Ей удавалось, не на всех уроках, но все же, сидеть с Пироговым. Не однажды он расшаркивался перед нею и на глазах у всех церемонно целовал руку или переносил портфель из кабинета в кабинет. На переменах Князь, как теперь его величали, охотно вступал в бесконечные философские разговоры и будто ни на кого, кроме нее, не обращал внимания. Но ей случалось все же перехватить странный взгляд Игоря, обращенный к Дубининой. Это постоянно держало Киссицкую в напряжении.

На вечер она возлагала большие надежды и готовилась к нему загодя. Бабушка со стороны мамы подарила ей отличный костюмчик — фирма! Мама ради такого случая разрешила надеть свое ожерелье. Туфель подходящих не было, но бабушка со стороны папы по телефону приняла заказ, и туфли появились, самые модные.

Ольга придирчиво оглядела себя в зеркало. Волнистые светло-каштановые волосы, веселые карие глаза, чуть вздернутый носик… Вполне приятное, живое лицо! Пусть не такое красивое, как у Дубининой, но и не такое неподвижное. Но фигура, чего уж, у Дубины была что надо. Правда, Дубиной ее никто, класса с четвертого, не называл, красота все же великая сила и по-своему защищает человека. А вот ей не мешало бы похудеть. Но как? Голодать? Бегать? Заниматься физическим трудом? Стоило, наверное, попробовать. Но насиловать себя она не привыкла. Зачем ей лишаться удовольствия съесть пирожное или булочку? Чушь, тащиться на стадион в то время, когда можно поваляться на диване с умной книгой! Кто-то говорил, что человек за свою жизнь в состоянии прочитать всего две-три тысячи книг, а их столько, самых разных и интересных!

Оля покрутилась еще возле зеркала и подобрала волосы кверху. Все должно быть иначе, чем у Дубининой, у которой волосы рассыпаются по плечам. Зато такой, как у нее, костюмчик Дубине и не снился! И такого ожерелья у нее нет, и туфель. Пускай смотрит!

В школу Оля пошла пешком, вдоль бульваров, не спеша. Они жили в прекрасном старинном доме, как теперь говорят, с архитектурными излишествами, в просторной профессорской квартире деда, и в новый район, как другим, им перебираться не пришлось.

На воздухе у Киссицкой становился лучше цвет лица, да и прийти на вечер она наметила с опозданием. Слушать дурацкую лекцию о правонарушениях среди подростков и молодежи, на которой настояла Виктория, Оля не собиралась. Пусть там все уляжется, образуется, и тогда войдет ОНА!

Оля Киссицкая постоянно проигрывала оттого, что в центре любого события видела только себя. В зале было жарко, душно, и ей сразу же стало не по себе в плотно облегающем костюме.

Гремела музыка, перемигивались цветные огоньки в лампах на стенах. В парном воздухе, подчиняясь власти ритма, исступленно метались взбудораженные ребята. Появления Киссицкой никто не заметил.

Оля поискала глазами Игоря, но увидела только Машу Клубничкину, танцующую с Огневым. Маша сияла.

В другой раз Оля ни за что не удостоила бы Клубничкину вниманием, но теперь протиснулась к ней, спросила непринужденно:

— Не знаешь, где Холодова?

— Тебе лучше знать, — не прекращая танца, огрызнулась Маша. — Говорят, не хочет зря тратить времени. — И уже насмешливо добавила: — А твой голубок воркует вон там, в углу, возле Дубининой…

Оля похолодела. Изо всех сил стараясь не выдать волнения, не доставить удовольствия Клубничкиной, она выдержала паузу и стала энергично выбираться из толпы.

В углу, куда небрежным кивком указала Клубничкина, чуть привалившись к стене, стояла Олеся Дубинина. Взгляд ее был отрешенным, словно она внутренне отделила себя от диск-жокея, музыки и этого буйного веселья не видимой для посторонних преградой.

Черное платье, совсем простое и вместе с тем изящное, подчеркивало стройность ее фигуры. Украшений Олеся не носила. Ее украшением были золотистые волосы, свободно и легко струившиеся по плечам.

Дубинина никогда не вела оживленных бесед с одноклассниками и, как казалось Киссицкой, едва шевелилась. Но что-то, знать бы что, притягивало к ней мальчишек. И теперь возле нее толпились и Пирогов, и Кустов, расстроенный отсутствием Холодовой, и Попов, и даже — кто бы мог подумать! — Анатолий Алексеевич. В этой компании Киссицкая обнаружила и Машу Кожаеву, она переговаривалась с Анатолием Алексеевичем, смущенно улыбаясь.

Киссицкая приблизилась к ребятам, бросила небрежно: «Привет!», поздоровалась с Анатолием Алексеевичем и сделала вид, что слушает диск-жокея, в музыкальных паузах кратко рассказывающего об ансамблях и исполнителях. Когда он замолчал и снова хлынула музыка, Киссицкая, встав так, чтобы всем хорошо было ее видно, сказала:

— Не очень-то интересно, не знаете, кто это?