интригах, рассказала Киссицкой и Холодовой о Венькиных коктейлях, о танцах при свечах и о фильмах, которые снимали в поездках Столбовы. И, что поделаешь, ничто человеческое оказалось не чуждо нареченным Цицерону и Сократу, не устояли они против прибаукинской хитрости. Они привыкли быть самыми умными и самыми способными в классе. Но и во всем другом, они считали, имеют право быть первыми. Пусть Дубинина и Клубничкина выглядят старше и дружат с мальчишками из старших классов. Старшие их не касались. В своем же классе все мальчишки, которых они выделяли, всегда были в их компании, с ними и ни с кем больше.

Киссицкая, не медля, собрала у себя Игоря Пирогова, Валерика Попова, Славу Кустова и Холодову, из-за которой Славка окончательно потерял голову. Позвали и Машу Кожаеву. Живя в Париже, Маша путешествовала по Италии, Турции, Голландии, отовсюду привезла интересные книги, записи, диски и занятно рассказывала обо всем, что видела. Но главное, Киссицкой не терпелось показать Кожаевой, как, в отличие от Прибаукина и Дубининой, общаются люди их круга. Пусть сравнит и доложит Прибаукину.

В тот вечер они говорили о передаче мыслей на расстоянии, об экстрасенсах, о спиритизме, об общении с душами усопших и о переселении душ. В последнее время это многих занимало, и они искали литературу, расспрашивали всех, кто хоть что-то знал об этом. Игорь рассказал о гипнотизере, который на глазах у большого зала совершал чудеса. Знакомые его родителей видели, как этот человек внушил всем, кто пожелал выйти на сцену, что они находятся в саду с апельсиновыми деревьями и никто их не видит. Немолодая женщина вдруг вскочила со стула, бросилась к предполагаемому дереву, буквально сдирая с его веток апельсины и жадно заталкивая их в воображаемую сумку. Парня, едва умевшего играть на пианино, гипнотизер заставил представить себя Листом и исполнять сложнейшие музыкальные произведения. Девушка под гипнозом возомнила себя англичанкой, бойко говорила по-английски, а вопрос, произнесенный на ее родном, русском языке, не поняла.

— Подкорка наша дремлет! — с восторгом заключил Игорь, — Если ее разбудить, раскрываются потенциальные возможности. И они огромны! Разуверившемуся в себе музыканту можно втолковать, что он гений. Язык учить не так, как мы долбим. Лечить болезни, пьянство и всякое свинство, вроде этих апельсинов…

Маша Кожаева, которая давно и всерьез увлекалась биологией и прочитала какие-то французские книжки, стала рассказывать об экстрасенсах. Маша утверждала, что сенсы способны не только передавать биоэнергию и лечить ею, но еще и чувствовать структуру всей Земли, обнаруживать «биопатогенные» зоны, несущие болезнь и неприятности людям. Уверяла, что некоторые — их называют «духовными астронавтами» — ощущают весь океан мирозданья в целом и знают, что у нашей старушки-Земли чудовищная аура. Она пропитана низменными человеческими инстинктами и думами. Такое осквернение Земли то же преступление, как и загрязнение воздуха, но только с этим пока еще не ведется борьба, потому что не все верят.

— Может, и правильно делают, что не верят? — усомнилась Холодова. — Бредятина все это.

— Вот-вот, — отозвалась Маша. — Один француз приблизительно так и пишет: мою бессмыслицу понять нетрудно, если вы уделите ей такое же внимание, с каким относитесь к чтению списка танцовщиц.

Игорь настолько внимательно слушал Машу Кожаеву, что хозяйка дома заволновалась, села за пианино, взяла несколько аккордов и заиграла Листа, бросив вскользь:

— Кстати, о гипнозе, исполнять Листа довольно сложно.

Холодова посмотрела на подругу насмешливо. Она сразу разгадала хитрость Киси, но промолчала. Киссицкая, перехватив ее взгляд, не решилась дольше утомлять всех своей игрой. Ей достаточно было вернуть себе общее внимание.

Киссицкую не сильно волновало загрязнение психической атмосферы Земли, зато не терпелось потанцевать с Игорем. И Игорь танцевал с нею. Подсел, когда пили чай. Все шло, как Оле хотелось: велись умные разговоры, Игорь от нее не отходил, всем все нравилось. И Дубинина с Клубничкиной, как и было задумано, узнали об этом!..

Класс с головой погрузился в нехитрые «игры» и совершенно перестал заниматься.

Завуч Виктория Петровна чувствовала, что страсти бурлят. От ее вездесущего взгляда не ускользнуло, что Пирогов дурачится на уроках ради Дубининой, а Киссицкая в такие моменты особенно зорко следит за Пироговым. Кустов из-за Холодовой не вылезает из троек, хотя раньше был отличником. Попов, самый примерный мальчик, вздыхает возле Клубничкиной, а из-за этой девочки, так она считала, уже пострадал любимый ее ученик, Саша Огнев, которого родители забрали в другую школу. Но больше всего ее тревожили отношения Прибаукина с Тесли.

Однажды, внезапно явившись на географию во время учебного фильма, Виктория Петровна увидела в темноте, что Прибаукин обнял и поглаживает Юстину. От возмущения завуч вскочила с места, бросилась зажигать свет, закричала: «Развратники! Мелкие развратники!» Никто ничего еще не сообразил, а она, задыхаясь от волнения, приказывала, чтобы явились родители Тесли и Прибаукина, и, хлопнув дверью, поспешно удалилась.

Юстина сидела красная, низко опустив голову, но географ погасил свет и принялся снова показывать свое учебное кино. Венька же и на этот раз не растерялся. Все видели, даже в темноте, как он снова обнял Юстину за плечи и громко, чтобы все слышали, сказал:

— У нас любовь. Мы, дружбаны, не можем сдерживать свои чувства, извините. Вопрос считаю закрытым.

Кому-то это было безразлично, а некоторые девчонки тайно завидовали Юстине.

Родители Прибаукина и Тесли в школу не пришли. У Прибаукиных из-за маленькой сестренки телефон часто отключали, а мать Юстины оказалась в очередной командировке. Все могло забыться, но Виктория Петровна не умела вовремя сдержать себя, ей не терпелось узнать, как далеко зашли отношения у Тесли с Прибаукиным? Завуч всегда чувствовала себя особенно ответственной за все, что происходило в стенах школы. И она намекнула Ольге Яковлевне, что неплохо было бы выяснить, «что там у юной пары»?

Ольга Яковлевна не настолько была глупа, чтобы не понимать, как плохо ведет она уроки физики. Путается в определениях, то и дело сбивается, объясняя урок, не может получить нужного результата в опытах. И она всячески задабривала Викторию Петровну. Заигрывала она и с учениками, пытаясь стать для них своею, доверенным лицом. После уроков она приглашала ребят в крохотную комнатушку-лабораторию позади кабинета физики, позволяла там покурить, обсудить школьные сплетни, посмеяться над Викторией. Все без лишних церемоний, по-братски, намного ли она была старше их?..

Ребята охотно к ней потянулись, а кое-кто из девчонок доверил ей и личные тайны. Но без конца перемывать косточки друг другу и учителям скоро ребятам наскучило. Ничего любопытного Ольга Яковлевна не знала, и постепенно теплые отношения угасали. Да еще все более очевидным становилось, что многое из сказанного доверительно Ольга Яковлевна докладывает завучу, выслуживается.

Как-то, зазвав к себе в лабораторию Прибаукина, классная вроде бы невзначай поинтересовалась: что же произошло на географии?

Венька взорвался:

— На географии, — процедил он сквозь зубы, — ровно ничего не произошло! Хотя ужасно хочется, чтобы что-то произошло. Я за свободу любви, а ты, Аленка? — Он впервые обратился к учительнице на «ты» и в глаза назвал ее Аленкой.

Ольга Яковлевна вспыхнула, заметалась, ударила Веньку по щеке и сама себя испугалась. От неожиданности Венька пошатнулся, но устоял, сказал, посмеиваясь:

— Нехорошо бить детей. Телесные наказания в школе давно уже осуждены общественностью, — и вышел из лаборатории, оставив Ольгу Яковлевну наедине со своими горькими мыслями.

На следующий день Прибаукин не подавал виду, что между ним и Ольгой Яковлевной что-то случилось. Ольга Яковлевна тоже будто не хотела ни о чем вспоминать. Вызвала Прибаукина к доске, поставила ему «четверку» хотя Венька отвечал невпопад, даже на наводящие вопросы. По физике он так отстал, что и при хорошем-то учителе вряд ли смог бы догнать товарищей.