нетребователен к еде, одежде, жилью («неприхотливая тыква»), он всегда и во всем послушен властям («послушный буйвол», «винтик», «кирпичик», он «закален» физически и морально, «не боится смерти»), он готов предать самых близких людей, если этого потребуют власти («слушается только председателя Мао»).

Чтобы вылепить эту «идеальную» модель маоиста, молодых китайцев вынуждают идти путем тяжких испытаний. Те, кто их не выдержит, пусть гибнут. И жалость тут явно становится помехой. Потому-то маоисты так охотно и проповедуют...

Давно ли хунвэйбины, эти штурмовики Мао, громили комсомольские организации КНР, разрушали памятники китайской культуры, пытали заслуженных коммунистов, старых революционеров? Давно ли хунвэйбины громко кричали сами и заставляли кричать других: «Нам не нужны мозги, если у нас есть идеи Мао Цзэ-дуна!», «Убьем свое «я»!», «Когда председатель Мао поднимает руку, я иду вперед»?!

Давно ли все это было?

К сожалению, расчеты тех, кто намеренно и хладнокровно вверг страну в хаос озверения, оказались не совсем беспочвенными. Частенько люди, особенно не слишком образованные и молодые, оказывались податливым материалом в руках политических авантюристов. Уроки жестокости в сочетании с таким сильным средством, как пропагандистская обработка, не проходят даром. И прежде всего для детей и молодежи.

«Весной 1970 года иностранные специалисты, проживающие в одной из гостиниц Пекина, стали свидетелями самосуда, устроенного хунвэйбинами и хунсяобинами над четырьмя сверстниками, среди которых была и 12—13-летняя девочка.

Во дворе школы, видном из окон гостиницы, «революционный комитет» школы и солдаты (!) собрали несколько сот хунвэйбинов и хунсяобинов — учащихся пятых-седьмых классов. Перед ними поставили «обвиняемых», у каждого из которых на груди висела табличка с надписью «преступник».

Представители «командования и революционного комитета «зачитали «приговор». Раздались дикие крики всех присутствовавших. Хунвэйбины и хунсяобины поднимали вверх кулаки, выражая презрение к «осужденным». Группами они подходили к «осужденным» и избивали их. Разъяренные девицы старших классов били девочку, вырывали у нее волосы, плевали ей в лицо. Когда эти четверо уже не могли стоять и рухнули на землю, их топтали ногами. Так продолжалось до тех пор, пока их безжизненные тела не выволокли за ноги со двора».

Так школьникам был представлен взрослыми людьми «приговор». И не только взрослыми. Самих детей пригласили к преступлению. Оно состоялось. А ведь важно начать, дальше — «проще».

Так маоисты будят в людях самые темные инстинкты, насаждают психологию, которую, чуть изменив вышеприведенный «афоризм» Мао, можно было бы выразить словами: «Убить человека — дело обычное».

Но для нормального человека убийство — дело отнюдь не обычное. Маоисты это знают. И они делают вывод: долой нормального человека, воспитаем «образцы».

Пропагандистский конвейер подобных «образцов» работает с полной нагрузкой.

В таком «воспитании» огромную роль играет пропаганда. В КНР она окружает человека повсюду: на работе и дома, в казарме и на улице, в школе и в учреждении, в театре и в кино...

Выше мы говорили о «песнях», которые нравятся маоистам, а теперь коротко поговорим о тех, которые им не по нраву. Это так называемые «желтые песни». Круг их необычайно широк. По сути дела, это вообще все песни в мире, не имевшие «счастья» подвергнуться маоистской политической цензуре. Это практически и все китайские народные песни, в которых не содержатся, да и не могут содержаться, маоистские лозунги и призывы. Это и песни, которые написаны в КНР только что. Но то ли их незадачливые авторы чем-то не угодили властям, то ли бдительные критики усмотрели в них какое-то несоответствие жестким политическим канонам.

Нередко бывает и так, что песня поначалу понравится, с успехом исполняется, а потом вдруг грянет гром с ясного неба. Так произошло в 1974 году в городе Инкоу, провинции Ляонин.

В пей было рассказано о том, как некий «музыкальный авторитет» (по-видимому, профессиональный композитор) написал три песни. Сначала они понравились. Потом в них были обнаружены «страшные преступления». Песни подвергли разносной критике:

«Говоря о музыкальном сюжете и мелодии трех реакционных песен, следует отметить, что в одной из них всецело использован реакционный товар западной буржуазии, а некоторые похожи на мелодию вальса, написанного австрийским композитором Штраусом (!). Вальс Штрауса появился на свет в 1848 году после поражения буржуазной революции в Европе. Тогда почти во всех странах Западной Европы свирепствовал белый террор феодализма. Из-за своей политической неустойчивости буржуазии и мелкая буржуазия Австрии стала неустойчива и в серьезной классовой борьбе. Даже капитулировала перед феодальным господством. Вальс Штрауса как раз и отвечает требованиям этой обстановки и приукрашивает диктатуру феодализма (!). Поэтому он был горячо встречен главарями феодальной аристократии. В припеве из трех реакционных песен автор всецело использовал мелодию и ритм «Застольной» из оперы «Кармен»... Ясно, что это просто нечисть».

Особенную ярость «критиков» вызвала «Песня об автоколонне».

«Автор говорит, что он обратил серьезное внимание на вступление к этой песне. Очевидно, вступление было написано с особой тщательностью. Давайте разберем его. Куда же оно хочет завести движущиеся автомашины? (!) В первых же аккордах вступления слышатся холодные таинственные звуки, что создает впечатление напряженности и страха: будто бы пьяница ведет развалившуюся машину... Нам нетрудно заметить, что автор при помощи музыкальных образов создает настроение, что якобы «политическая обстановка неустойчива, кризисы надвигаются с четырех сторон»... Припев этой песни состоит из шумов, подобных «ла-ла-ла». В припеве всецело использован музыкальный мотив советских ревизионистов (!)».

Эта фантастическая демагогия у нашего читателя может вызвать только улыбку. А между тем атмосфера, в которой приходится жить простому китайцу, навевает весьма грустные мысли. Ведь за подражание «ла-ла-ла» в нынешнем Китае нетрудно угодить и за решетку или «в лучшем случае» можно оказаться в числе сосланных в деревню.

Искать ответ на этот вопрос в материалах китайской пропаганды бесполезно. Говорится и пишется на эту тему очень много. И все это представляет собой мешанину из спекуляции на «революционных» лозунгах, лести в адрес молодежи или на ее запугивании. Подлинные социальные и экономические причины ссылки скрываются. А их немало. Они яркая иллюстрация полной несостоятельности политики пекинского руководства в области экономики, на которую давит непомерно тяжкий груз — маоцзэдуновский курс «подготовки к войне». Он пожирает примерно 40 процентов государственного бюджета КНР. В его бездонную бочку бросают без сожаления и труд народа, и его надежды на лучшую жизнь, и богатства страны. А гражданская промышленность развивается слишком медленно, чтобы обеспечить работой всю образованную молодежь. Кустарное производство и сфера обслуживания тоже не могут сделать этого. И фактическую безработицу — тяжкое последствие экономических авантюр и милитаризации страны — всячески пытается скрыть пекинская пропаганда. Сложнейшую экономическую проблему маоисты пытаются решать примитивным административно-принудительным путем: «лишних» ссылают в деревни.

Уже больше двадцати лет кряду в КНР существуют жесткие нормы снабжения населения промтоварами и продовольствием. Годы идут, скудный паек не увеличивается, а в ряде случаев сокращается. Вместе с тем население страны быстро растет. За минувшее двадцатилетие в КНР появились на свет сотни миллионов новых граждан. Обостряется продовольственная проблема. Маоисты «решают» ее путем ссылки «лишних» горожан в деревни.

Кроме того, в городах молодежь потенциально «взрывоопасна». А в бессчетных китайских деревнях — не очень, там она рассредоточена.

И еще одна причина: страшная перенаселенность китайских городов. Старый жилой фонд, возраст которого исчисляется многими десятилетиями, а то и больше, с каждым годом ветшает, приходит в негодность. Новое жилье для трудящихся практически не строится. И маоисты находят простой выход из кризисной ситуации: «лишних» ссылают в деревни.