— Это маленькое бистро на площади Мобер. Хозяин родом из Оверни, он быстро сориентировался в том, что происходит в квартале. Приглашает к себе хиппи и иногда ставит им бесплатную выпивку. Нанимает музыкантов за ужин и пару франков. Так, как нас. Есть девушка, которая отлично поет. Это привлекает посетителей. Они приходят увидеть вблизи знаменитых хиппи и не верят, когда мы говорим, что не употребляем гашиш и марихуану.

— Вы хотите стать музыкантом?

— Надеюсь. Меня только это интересует. Я даже пробую сочинять музыку, но еще не нашел собственного стиля. Во всяком случае, могу вам сказать, что я не убивал старуху. Во-первых, убивать людей не в моих правилах. Во-вторых, я знаю, что сразу бы попал под подозрение.

— У вас есть ключ от квартиры?

— А что бы я с ним делал?

— Где вы были вчера в шесть часов вечера?

— В постели.

— Один?

— Да, наконец один. Почти всю ночь мы провели в «Бонго». Я подцепил там девицу, которая выглядела симпатично. Из Скандинавии, датчанка или шведка. На рассвете забрал ее к себе и смог заснуть только часа в три дня. Позлее я услышал, как она встала и шумит. Я окончательно проснулся, когда девушка уже ушла. Был усталый и измученный, голова трещала с похмелья, встал после девяти вечера.

— Словом, вас никто не видел между пятью и девятью?

— Точно.

— Вы могли бы найти ту девушку?

— Если сегодня вечером ее не будет в «Бонго», значит, она будет в каком-нибудь другом кафе в этом квартале.

— Вы ее знали раньше?

— Нет.

— Знаете, как ее зовут?

— Я знаю только ее имя: Хильда. Знаю также, что ее отец какой-то крупный чиновник.

— Сколько ей лет?

— Она сказала, что двадцать два. Не помню уже, с кем ей надо было встретиться. Если бы не эта встреча, она осталась бы со мной на пару недель. Почти всегда так и бывает. Расстаемся, обычно не зная, почему.

— Расскажите мне о своих отношениях с матерью.

— Я уже говорил вам, что у нас с нею нет общего языка.

— Но она вас воспитывала?

— Ее это не интересовало, поэтому у нее всегда были претензии к старухе. Она думала, что старая будет меня опекать. Она работала, и каждое утро отводила меня в садик, а вечером забирала. Потом также было в школе. Ей не нравилось, что у нее ребенок, это ей мешало, когда она принимала мужчин.

— Их было много?

— Как когда. Шесть месяцев мы жили с типом, которого я должен был называть папой, и он все время сидел дома.

— Он не работал?

— Кажется, он был коммивояжером, но много не ездил. Иногда я слышал по ночам шум, а утром не находил никого. Почти всегда мужчины были моложе ее, особенно в последнее время. Две недели назад я встретил ее на бульваре Сен-Жермен с типом, которого часто видел в кабаках. Его зовут Длинный Марсель.

— Вы его знаете?

— Лично нет, но у него репутация альфонса. Вы знаете, мать охотно заглядывает в бутылку.

Он был одновременно циничен и наивен.

— Я не думаю, что мать убила старуху. Она такова, какая есть. Я тоже таков, какой есть, и не могу измениться. Может быть, стану когда-нибудь звездою, а может, неудачником, каких много в Сен-Жермен. У вас есть еще вопросы?

— Наверняка, но сейчас мне ничего не приходит в голову. Вы довольны своей жизнью?

— Вообще да.

— Вам бы не хотелось стать ортопедом, как советовала мать? Вы бы наверняка были женаты, имели детей.

— Меня это не привлекает. Может быть, позднее.

— Какое впечатление произвела на вас смерть бабки?

— Укол в сердце. Я не слишком хорошо ее знал. Для меня она была очень старой женщиной, которой давно уже пора лежать в могиле. «Но я ее любил. Особенно ее глаза, ее улыбку. „Ешь“, — говорила она и с умилением смотрела, как я ем пирожное. Если не считать моей матери, я был ее семьей. „Ты действительно не хочешь постричь волосы?“ Это ее больше всего огорчало. „Ты с ними выглядишь не тем, кем являешься на самом деле. Ты ведь хороший парень…“ Когда будут похороны?

— Еще не знаю. Оставьте мне свой адрес. Я вам сообщу. Наверное, через два дня. Отчасти это будет зависеть от следователя.

— Вы думаете, она мучилась?

— Она едва могла защищаться. У вас есть шерстяной шарф, красный или с красным узором?

— Я никогда не ношу шарфа. Почему вы спрашиваете?

— Неважно. Ищу. На ощупь.

— Вы никого не подозреваете?

— Конкретных подозрений у меня нет.

— Может быть, это был какой-нибудь ненормальный?

— Почему же он выбрал госпожу Антуан и почему напал на нее в доме, полном людей? Убийца что-то искал.

— Деньги?

— Не уверен. Если он ее знал, то был осведомлен, что дома она держала очень маленькую сумму. Кроме того, он много раз бывал в квартире в ее отсутствие. Вы не знаете, были ли у нее какие-нибудь ценные вещи?

— У нее были драгоценности, но не очень большой стоимости. Скромные вещи, которые дарили ей мужья.

Мегрэ нашел их. Колечко с гранатом и такие же сережки, а также золотой браслет и маленькие золотые часы.

В той же коробочке она хранила булавку с жемчужиной для галстука, которая принадлежала скорее всего господину Караме, а также серебряные запонки для манжет. Все это было немодным и практически не имело никакой рыночной стоимости.

— У нее были какие-нибудь документы?

— Что вы называете документами? Это была обычная старая женщина, которая жила спокойно, сначала с одним мужем, а потом с другим. Я не знал господина Караме, он умер незадолго до моего рождения, но я знал второго, Жозефа Антуана, который был порядочным человеком…

Мегрэ со вздохом поднялся.

— Вы часто бываете у матери?

— Почти никогда.

— Вы не знаете, она сейчас одна или мосье Марсель, о котором вы упоминали, живет у нее?

— Нет, не знаю.

— Спасибо, что вы пришли, господин Луге. Может быть, я приду вас послушать как-нибудь вечером.

— Лучше всего в одиннадцать.

— В это время я обычно уже в постели.

— Я все еще под подозрением?

— До тех пор, пока мы не найдем виновного, под подозрением все, но вы не более, чем остальные.