специалистов.

— Я предполагаю: оружейная смазка.

— Мне необходимо официальное заключение; пока это наш единственный след. Старое пятно?

— Он нам скажет, но для этого нужно немного больше времени.

— Спасибо. Пришлите мне результаты. Он зашел в свой кабинет, затем в комнату инспекторов. Там были Торранс и Лапуэнт, который писал рапорт.

— Скажи, Торранс, ты не голоден? Толстый Торранс был поражен.

— В пять часов вечера?

— Потом у тебя скорее всего не будет времени на еду. Иди поешь или купи себе бутерброды. Пойдешь на набережную Межесери и заменишь Жанвье в квартире на втором этаже. Тебя сменят завтра утром. Ключи найдешь на круглом столе в гостиной. Имей в виду, что у убийцы тоже есть ключ, так что ему не придется выламывать дверь.

— Вы считаете, что он вернется?

— Это такое странное дело, что все возможно. Мегрэ позвонил доктору Форню.

— Вы уже произвели вскрытие?

— Только что хотел продиктовать рапорт. Знаете, несмотря на свою хрупкость, эта дама могла прожить до ста лет. Организм в хорошем состоянии, как у молодой девушки. Она была задушена, я сразу так подумал. Могу добавить, что это было сделано при помощи шарфа или куска материи, содержащей красные нитки, я нашел такую нитку в зубах. Она пробовала кусаться. Боролась, пока ей хватало воздуха.

— Благодарю вас, доктор. Жду вашего рапорта.

— Вы получите его завтра утром. С первой почтой.

Госпояса Антуан не пила, в квартире не было вина, вообще никакого алкоголя. Она ела много сыра. Эти подробности комиссар вспоминал, когда смотрел из окна на движение на мосту Сен-Мишель. Под мостом проплывали баржи, которые тянул буксир с нарисованным на трубе огромным цветком белого клевера.

Небо было розовым, с легкой голубизной, листья на деревьях свежие, ярко-зеленые, птицы щебетали не переставая.

В этот момент полицейский, который первым заметил старую даму, попросил комиссара принять его.

— Не знаю, интересует ли вас это. Я видел фотографию в газете. Я знаю эту женщину. То есть я видел ее неделю назад. Она долго крутилась на улице около здания, поглядывая на окна. Я думал, что она обратится ко мне, но она ушла, ничего не сказав. На следующий день она вернулась и осмелилась войти во двор. Я ее не задерживал. Думал, такая нее туристка, как и все… Днем позже дежурил Латю. Он видел, как она вошла во двор и без колебаний направилась в сторону помещения уголовной полиции. Он не спросил, есть ли у нее вызов, она была такая решительная…

— Благодарю вас… Напишите рапорт. И Латю тоже.

Значит, она крутилась возле уголовной полиции, прежде чем решилась просить приема у комиссара Мегрэ. Тот послал ее к Лапуэнту, которого она приняла за его сына. И все же она дождалась комиссара на улице.

Старый Жозеф постучал в дверь и, ясное дело, открыл ее прежде, чем получил ответ. Он подал бланк, на котором было написано: «Билли Луге».

А ведь двумя часами раньше массажистка сказала, что ее сын где-то на Лазурном берегу.

— Впусти его, Жозеф.

— Я думаю, вы меня ищите?

— Еще нет. Ваша мать сказала, что вы на Лазурном берегу.

— Знаете, то, что говорит моя мамаша… Можно закурить?

— Если хотите.

Молодой человек, казалось, не принимал близко к сердцу, что он находится в уголовной полиции, и смотрел на Мегрэ как на обычного чиновника. Это не выглядело вызовом или демонстрацией. У него были длинные рыжие волосы, но он не был хиппи. Под замшевой курткой — клетчатая рубашка; брюки из бежевого вельвета, на ногах — мокасины.

— Когда я прочитал в газете о том, что случилось с бабкой, то сразу подумал, что вы захотите со мной увидеться.

— Я рад, что вы пришли.

Он совершенно не был похож на свою мать. Она — высокая и крупная, широкая в плечах, он — маленький, скорее худощавый, с васильковыми глазами.

Мегрэ сел за стол и показал ему на кресло напротив.

— Благодарю. Что же, собственно, произошло со старой? В газетах немного пишут.

— Пишут о том, что известно: она была убита.

— Что-нибудь украдено?

— Похоже, что нет.

— Правда, она никогда не держала дома большой суммы денег.

— Откуда вы это знаете?

— Я заходил к ней иногда.

— Когда оставались без гроша?

— Конечно. О чем мне было с ней говорить? Мои дела ее не интересовали.

— Она давала вам денег?

— Обычно стофранковый банкнот, но я не мог приходить слишком часто.

— Мне говорили, что вы музыкант.

— Я гитарист, это правда. Играю в маленьком ансамбле, который называется «Никпони».

— Этим можно заработать на жизнь?

— Когда как. Иногда нас нанимает какой-нибудь приличный кабак, иногда играем в кафе. Что вам порассказала моя мамаша?

— Ничего особенного.

— Видите ли, нельзя сказать, чтобы ее распирало от материнской любви. Прежде всего, у нас совершенно разные характеры. Мать думает только о деньгах, о старости, как она говорит, и копит деньги. Если бы это было возможно, она бы не ела, чтобы скопить побольше.

— Она любила тетку?

— Она ее не выносила. Я слышал, как она вздыхала: «Неужели эта старуха никогда не сдохнет?»

— Почему она так хотела ее смерти?

— Ясное дело, чтобы получить наследство. От ренты после обоих мужей у старухи должна остаться изрядная сумма. В общем-то, я ее любил. Думаю, она меня тоже любила. Всегда хотела приготовить мне кофе и угощала пирожными. «Ты, наверное, ешь не каждый день? Почему ты не выберешь какую-нибудь хорошую профессию?» Мать тоже хотела, чтобы я выучился ремеслу. Сделала за меня выбор, когда мне еще не было пятнадцати… Она хотела, чтобы я стал ортопедом: «Их так мало, что иногда нужно ждать приема целый месяц. Эта профессия доходная и не неприятная.»

— Когда вы в последний раз видели бабку?

— Недели три назад. Мы автостопом поехали в Лондон.

Думали, кто-нибудь предложит нам работу, но у них достаточно своих ансамблей, и получше. Мы вернулись без гроша в кармане, и я пошел к старой.

— Она дала вам сто франков?

— Да. И пирожное.

— Где вы живете?

— Я часто меняю адрес. Иногда живу с какой-нибудь девушкой, иногда один. Как теперь. У меня меблированная комната в гостинице на улице Муфтар.

— И вы работаете?

— Немного. Вы знаете «Бонго»?

Мегрэ покачал головой. Молодой человек казался удивленным тем, что кто-то может не знать «Бонго».