пищеварение.

— Улучшают! Чепуха! — сказала Марилла, которая действительно считала физические упражнения бессмысленным занятием.

Но все уроки на открытом воздухе, и декламации по пятницам, и физические упражнения померкли в свете проекта, который мисс Стейси предложила своим ученикам в ноябре. Он заключался в том, что ученики авонлейской школы должны были подготовить концерт и показать его публике накануне Рождества с похвальной целью собрать средства на школьный флаг. Все ученики, как один, с восторгом приняли это предложение и немедленно приступили к составлению программы концерта. Но из всех охваченных энтузиазмом будущих исполнителей самой взволнованной была Аня Ширли, которая предалась этому делу всей душой и сердцем, сдерживаемая лишь явным неодобрением Мариллы, считавшей, что вся эта затея — сущий вздор.

— Только забиваете себе голову чепухой и теряете время, которое могли бы уделить учебе, — ворчала она. — Я против того, чтобы дети устраивали концерты и бегали по репетициям. В результате они становятся тщеславными, развязными и привыкают слоняться без дела.

— Но, подумайте, какая благородная цель! — защищалась Аня. — Флаг будет усиливать в нас дух патриотизма, Марилла.

— Вздор! Уж о патриотизме-то вы меньше всего думаете. Все, что вам нужно, — это развлечься.

— Но, если можно совместить патриотизм и развлечение, разве это плохо? Это настоящее удовольствие — готовить концерт. У нас будет шесть хоровых песен, а Диана будет петь соло. Я участвую в двух диалогах — 'Общество по борьбе со сплетнями' и 'Королева фей'. Мальчики тоже представят диалог. А еще я буду декламировать два стихотворения. Меня прямо дрожь пробирает, когда я об этом подумаю, но дрожь очень приятная. А под конец будет живая картина 'Вера, Надежда, Любовь': Диана, Руби и я будем все в белом, с распущенными волосами. Я буду Надежда и сложу руки вот так, а глаза подниму к небу. Я собираюсь разучивать стихи на чердаке, так что не пугайтесь, если услышите мои стоны. Мне в одном стихотворении нужно душераздирающе стонать, а это очень трудно — издать хороший артистический стон, Марилла! Джози Пай дуется, потому что ей не дали роль, которую она хотела. Она хотела быть королевой фей. Но это было бы просто смешно: кто слыхал о такой толстой королеве фей, как Джози? Королевы фей должны быть стройными. Королевой будет Джейн Эндрюс, а я одной из ее придворных дам. Джози говорит, что рыжая фея — так же смешно, как и толстая фея, но я стараюсь не обращать внимания на то, что говорит Джози. У меня на голове будет венок из белых роз, а Руби Джиллис одолжит мне свои туфельки, потому что у меня нет туфель, а феям совершенно необходимо иметь туфли, вы ведь знаете. Разве можно вообразить фею в ботинках, ведь нельзя? Особенно в ботинках с окованными носками? Мы украсим зал хвойными ветками и венками с вплетенными в них красными бумажными розами. А когда зрители рассядутся, мы войдем в зал парами, друг за другом, а Эмма Уайт будет играть на органе марш. Ах, Марилла, я знаю, вы не с таким энтузиазмом относитесь к этому, как я, но разве вы не надеетесь, что ваша Аня отличится на этом концерте?

— Все, на что я надеюсь, — это что ты будешь себя хорошо вести. И я буду рада всей душой, когда вся эта суета будет позади, а ты сможешь наконец успокоиться и взяться за дело. А то ты просто неспособна ничем заняться сейчас, когда голова у тебя забита диалогами, стонами и живыми картинами. А что до твоего языка, то просто чудо, что он у тебя еще не износился окончательно.

Аня вздохнула и отправилась на задний двор, где Мэтью колол дрова. Молодой узкий месяц, сиявший с желтовато-зеленого западного неба, заглядывал во двор через голые сучья тополей. Аня устроилась на одном из поленьев и заговорила с Мэтью о предстоящем концерте, уверенная, что найдет в нем благосклонного и благодарного слушателя.

— Ну, я думаю, это будет очень хороший концерт. И конечно же ты хорошо справишься со своей ролью, — сказал он, улыбаясь и глядя сверху вниз в ее оживленное личико.

Аня улыбнулась ему в ответ. Эти двое были лучшими друзьями, и Мэтью не раз благодарил свою счастливую звезду, что не имеет никакого отношения к воспитанию Ани. Это было исключительной обязанностью Мариллы. Если бы он должен был воспитывать Аню, ему, без сомнения, не раз пришлось бы разрываться между чувством и вышеупомянутой обязанностью. А так он мог 'портить Аню', по выражению Мариллы, сколько угодно. Но это было, в конце концов, и не такое плохое положение дел: время от времени 'оценить по достоинству' так же полезно, как и постоянно добросовестно 'воспитывать'.

Мэтью пережил неприятные десять минут. Это произошло, когда в сумерки, холодным серым декабрьским вечером он вошел в кухню и присел в углу на ящик с дровами, чтобы снять свои тяжелые сапоги, не подозревая о том, что Аня и несколько ее одноклассниц репетировали в маленькой гостиной диалог 'Королева фей'. В этот самый момент они гурьбой пробежали через переднюю и вошли в кухню, весело смеясь и болтая. Они не заметили Мэтью, который смущенно отпрянул в тень за ящик с дровами, с сапогом в одной руке и сапожным рожком в другой. Он робко наблюдал за ними в течение тех самых вышеупомянутых десяти минут, пока они надевали шапочки и пальтишки и болтали о диалоге и концерте. Аня стояла среди них с такими же сияющими глазами и такая же оживленная, как они. Но Мэтью внезапно осознал, что было в ней что-то, что отличало ее от подружек. И что беспокоило Мэтью, так это то, что разница, замеченная им, не должна была существовать. Цвет лица у Ани был ярче, глаза больше и лучистее, черты более тонкие, чем у остальных. Даже застенчивый, ненаблюдательный Мэтью мог заметить это. Но разница, которая беспокоила его, не заключалась ни в одном из отмеченных различий. Тогда в чем же она заключалась?

Этот вопрос мучил Мэтью еще долго после того, как девочки ушли под ручку по длинной схваченной морозом тропинке, а Аня уселась за книжки. Он не мог обратиться с этим вопросом к Марилле, так как был уверен, что она скорее всего фыркнет презрительно и заметит, что единственная разница, какую она видит между Аней и другими девочками, так это то, что те иногда помалкивают, а Аня никогда. А это, чувствовал Мэтью, мало ему поможет.

Чтобы разобраться в этой проблеме, он прибег, по обыкновению, к своей спасительной трубке, и как всегда, к большому неудовольствию Мариллы. После двухчасового курения и упорных размышлений Мэтью пришел к решению проблемы. Аня была одета не так, как другие девочки!

Чем дольше Мэтью размышлял, тем больше проникался убеждением, что Аня никогда не была одета как другие девочки… никогда, с тех пор как она приехала в Зеленые Мезонины. Марилла постоянно одевала ее в простые темные платья одного неизменного фасона. Если Мэтью и знал, что есть такая вещь, как мода, то это, пожалуй, было все, что ему было известно; но он был совершенно уверен, что Анины рукава выглядят не так, как рукава других девочек. Он вспомнил стайку Аниных одноклассниц, в окружении которых видел ее в этот вечер, — все в веселых красных, голубых, розовых, белых платьицах — и задумался, почему Марилла всегда одевает ее так мрачно и некрасиво.

Конечно, так, наверное, должно было быть. Марилла лучше знала, что делает, ведь она воспитывала Аню. Вероятно, этим достигались какие-то непостижимо мудрые цели. Но, без сомнения, не будет никакого вреда, если у девочки появится хоть одно хорошенькое платьице — что-нибудь вроде тех, какие обычно носит Диана Барри. Мэтью решил, что он подарит Ане такое платье; ведь это не может рассматриваться как неоправданное вмешательство не в свое дело и не должно вызвать возражений. До Рождества осталось всего две недели. Красивое новое платье будет самым подходящим подарком. И Мэтью со вздохом удовлетворения отложил в сторону трубку и пошел спать, а Марилла, открыв все двери, проветривала дом.

На следующий же день Мэтью отправился в Кармоди покупать платье. Он был решительно настроен быстро покончить с этим делом, но чувствовал, что оно окажется для него нешуточным испытанием. Были вещи, которые Мэтью умел покупать, и при этом мог неплохо поторговаться; но он понимал, что, когда речь идет о покупке платья для девочки, ему придется отдаться на милость продавца.

После долгих размышлений Мэтью решил отправиться в магазин Сэмюэля Лоусона, вместо того чтобы