Авонлейским школьникам было трудно снова вернуться к скучному и однообразному существованию. Особенно Ане после роскошного кубка волнений, из которого она пила в предыдущие недели, теперь все казалось невыносимо монотонным и бессмысленным. Могла ли она вернуться к тихим радостям тех далеких дней, когда о концерте еще и не говорили? Сначала, как она признавалась Диане, она считала это невозможным:

— Я совершенно уверена, Диана, что жизнь никогда уже не сможет стать такой, какой она была в старые времена, — говорила она со скорбным видом и так, словно речь шла о том, что происходило лет пятьдесят назад. — Быть может, пройдет время и я привыкну к этому, но боюсь, концерты делают людей непригодными к повседневной жизни. Я думаю, что именно поэтому Марилла их не одобряет. Марилла такая здравомыслящая женщина. Должно быть, гораздо лучше быть здравомыслящим, однако я все равно не очень хотела бы быть здравомыслящей, потому что это так неромантично! Правда, миссис Линд говорит, что мне это не грозит. Но никогда нельзя предугадать точно. Вот сейчас мне кажется, что с возрастом я могла бы стать здравомыслящей. Но, вероятно, это просто потому, что я устала. Я никак не могла заснуть прошлой ночью. Я лежала совсем без сна и снова и снова переживала наш концерт. У такого рода событий есть то достоинство, что так приятно снова возвращаться к ним в мыслях.

Но в конце концов авонлейская школа постепенно вползла в прежнюю колею и предалась своим прежним интересам, хотя концерт, без сомнения, оставил свои следы. Руби Джиллис и Эмма Уайт поссорились из-за первого места на сцене и теперь больше уже не сидели за одной партой, и многообещавшая трехлетняя дружба была разорвана. Джози Пай и Джули Белл 'не разговаривали' друг с другом три месяца из-за того, что Джози Пай сказала Бесси Райт, что поклон Джули Белл, вышедшей на сцену, напомнил ей движения клюющего просо цыпленка, а Бесси передала это Джули. Ни один из Слоанов не желал иметь дела с Беллами, потому что Беллы заявили, будто Слоанам дали исполнять слишком много номеров программы, на что Слоаны отвечали, что Беллы оказались неспособны как следует исполнить даже то немногое, что им доверили. И наконец, Чарли Слоан подрался с Муди Спурдженом Макферсоном, потому что Муди Спурджен сказал, что Аня Ширли задирает нос после своего выступления на концерте, и Муди Спурджен был «побит». В результате сестра Муди Спурджена, Элла, решила до конца зимы 'не разговаривать' с Аней Ширли. Если не считать этих мелких трений, дела в маленьком королевстве мисс Стейси шли гладко и заведенным порядком.

Проходила зима. Была она необычайно мягкой, а снега было так мало, что Аня и Диана могли почти каждый день ходить в школу по Березовой Дорожке. В день рождения Ани они легко шагали здесь в школу и, не переставая болтать, все же внимательно приглядывались и прислушивались к тому, что было вокруг, потому что мисс Стейси объявила о предстоящем сочинении на тему 'Прогулка по зимнему лесу', а потому надлежало быть наблюдательным.

— Только подумай, Диана, сегодня мне уже тринадцать лет, — заметила Аня с благоговением в голосе. — Мне трудно даже осознать, что теперь меня можно назвать подростком. Когда я проснулась сегодня утром, мне показалось, что теперь все должно быть по-другому. Тебе тринадцать лет уже целый месяц, и ты, я думаю, уже привыкла к этому чувству. Жизнь кажется теперь гораздо интереснее. Через два года я буду по-настоящему взрослой. Так утешительно думать, что тогда я смогу употреблять возвышенные слова и никто не будет над этим смеяться.

— Руби Джиллис говорит, что найдет себе жениха, как только ей исполнится пятнадцать, — заметила Диана.

— Руби Джиллис только и думает что о женихах, — ответила Аня презрительно. — Она прямо в восторге, если кто-нибудь напишет ее имя под объявлением 'Обратите внимание', хоть и притворяется, что страшно недовольна. Но боюсь, жестоко так говорить. Миссис Аллан говорит, что мы не должны позволять себе жестоких слов; но они вырываются так часто, прежде чем успеешь подумать, правда? Я просто не могу говорить о Джози Пай без жестоких слов, поэтому я стараюсь вообще о ней не говорить. Ты, наверное, это заметила. Я стараюсь как можно больше походить на миссис Аллан, потому что считаю ее совершенством. Мистер Аллан того же мнения. Миссис Линд говорит, что он боготворит самую землю, по которой ступает его жена, и миссис Линд считает, что это неправильно, если священник проявляет такую любовь к простой смертной. Но, Диана, ведь даже священники тоже люди, и у них, вероятно, тоже есть неискоренимые пороки, как у всех остальных. В прошлое воскресенье у меня был очень интересный разговор с миссис Аллан о неискоренимых пороках. Так мало подходящих тем, на которые прилично говорить в воскресенье, но это одна из них. Мои неискоренимые пороки — буйное воображение и то, что я забываю о своих обязанностях. Я изо всех сил стремлюсь преодолеть эти пороки, и возможно, теперь, когда мне тринадцать, дело пойдет лучше.

— Через четыре года мы уже сможем делать высокую прическу, — сказала Диана. — Элис Белл только шестнадцать, а она уже закалывает волосы, но мне кажется, что это смешно. Я подожду, пока мне исполнится семнадцать.

— Если бы у меня был такой крючковатый нос, как у Элис Белл, — сказала Аня решительно, — я не стала бы… ах, нет! Я не скажу того, что собиралась, потому что это было бы слишком жестоко. К тому же я сравнила ее нос со своим, а уже одно это — тщеславие. Боюсь, я слишком много думаю о своем носе с тех самых пор, как услышала комплимент, что он красивый. Но это действительно большое утешение для меня. Ах, Диана, кролик! Надо будет упомянуть в сочинении. Мне кажется, что в лесу так же чудесно зимой, как и летом. Он такой белый и неподвижный, словно спит и видит прекрасные сны!

— Этого сочинения я не боюсь, — вздохнула Диана. — О лесах я еще могу писать, но то сочинение, которое надо сдать в понедельник, — просто ужас! И зачем мисс Стейси придумала, чтобы мы сочинили свои собственные рассказы?

— Да что ты, это проще простого! — сказала Аня.

— Легко тебе, у тебя есть воображение, — возразила Диана. — А если бы ты уродилась без воображения? Твой рассказ, наверное, уже готов?

Аня кивнула, изо всех сил стараясь не выглядеть чересчур тщеславной и терпя при этом позорную неудачу.

— Я написала его еще в прошлый понедельник. Он называется 'Ревнивая соперница, или Неразлучные и в смерти'. Я прочитала его Марилле, но она сказала, что это чушь. Потом я прочитала его Мэтью, и он сказал, что рассказ прекрасный. Именно такого рода критика мне нравится. Это печальная, трогательная история. Я плакала, как ребенок, когда писала. В нем говорится о двух юных красавицах, Корделии Монморанси и Джеральдине Сеймур, которые жили в одной деревне и были нежно привязаны друг к другу. Корделия была жгучей брюнеткой с короной черных как ночь волос и черными пламенными глазами. Джеральдина была царственной блондинкой с кудрями словно из золотой пряжи и бархатными пурпурными глазами.

— Я никогда ни у кого не видела пурпурных глаз, — сказала Диана с сомнением.

— Я тоже не видела, просто вообразила. Мне хотелось, чтобы было что-нибудь необычное. У Джеральдины к тому же было алебастровое чело. Теперь-то я уже знаю, что такое алебастровое чело. Это большое преимущество быть тринадцатилетней: знаешь гораздо больше, чем когда тебе было всего двенадцать.

— Ну, и что же случилось с Корделией и Джеральдиной? — спросила Диана, которая уже заинтересовалась их судьбами.

— Они росли и цвели друг подле друга, пока им не исполнилось шестнадцать. Тогда в их деревню приехал Бертрам де Вер и влюбился в красавицу Джеральдину. Он спас ей жизнь, когда лошадь понесла ее экипаж. Потеряв сознание, она пала в его объятия, и он на руках нес ее домой целых три мили, потому что, как легко догадаться, экипаж был разбит вдребезги. Мне было довольно трудно вообразить, как он сделал ей предложение, потому что у меня нет никакого опыта в этих делах. Я спросила Руби Джиллис, не знает ли она подробностей о том, как мужчины делают предложение. Я думала, что она может считаться авторитетом в этом вопросе, ведь у нее столько замужних сестер. Руби рассказала мне, что она спряталась в кладовой и подслушивала, когда Малькольм Эндрюс делал предложение ее сестре Сюзан. Малькольм рассказал Сюзан, что его отец переводит ферму на его имя, а потом спросил: 'Что ты скажешь, милочка, если мы окрутимся этой осенью?' А Сюзан сказала: 'Да… нет… не знаю… дай подумать…', и дело было