представившейся возможностью созорничать. Это их стремление немедленно приняло форму игры в «вызывание». В то время «вызывать» было модным развлечением среди авонлейских школьников. Игру эту ввели мальчики, но вскоре она захватила и девочек. Описание всех глупостей, совершенных в Авонлее в то лето из-за того, что их авторов на это «вызвали», могло бы, без сомнения, составить целую книгу.

Прежде всего, Кэрри Слоан заявила, что Руби Джиллис не осмелится влезть до определенной ветки на огромную старую иву, что перед парадной дверью дома. Разумеется, Руби Джиллис, несмотря на смертельный ужас перед жирными зелеными гусеницами, в изобилии населявшими указанное дерево, и страх перед гневом матери, неминуемо ожидавшим ее в случае, если бы она разорвала свое новое муслиновое платье, совершила этот подвиг, полностью сокрушив вышеупомянутую Кэрри Слоан.

Затем Джози Пай вызвала Джейн Эндрюс проскакать на левой ноге вокруг садовой ограды, не останавливаясь и не опуская на землю правую ногу, что Джейн Эндрюс храбро попыталась сделать, но на третьем повороте силы покинули ее, и ей пришлось признать свое поражение.

Так как Джози выражала свое торжество более явно, чем допускали приличия, Аня Ширли вызвала ее пройти по забору, огораживавшему сад с восточной стороны. Нужно сказать, что хождение по забору требует больше ловкости и хладнокровия, чем может показаться тому, кто никогда этим не занимался. Но Джози Пай, хоть и была лишена тех достоинств, которые привлекают симпатию окружающих, обладала врожденным и должным образом культивируемым талантом ходить по заборам. Она прошла по забору Барри с небрежным и беззаботным видом, который подразумевал, что на такой пустяк не стоило и «вызывать». Ее подвиг приветствовали принужденным восхищением; большинство девочек могли оценить его по достоинству, ибо сами не раз пострадали в результате подобных попыток. Джози соскочила с забора, сияя удовлетворением победы, и взглянула на Аню с вызовом.

Аня тряхнула своими рыжими косами.

— Я думаю, ничего тут нет особенного — пройти по короткому низкому забору, — сказала она. — Я знала одну девочку в Мэрисвилле, которая могла пройти по коньку крыши.

— Не верю, — сказала Джози решительно. — Я не верю, что кто-то может пройти по коньку. Уж ты- то, во всяком случае, не можешь.

— Не могу? — опрометчиво воскликнула Аня.

— Ну так попробуй, если можешь, — сказала Джози дерзко. — Я вызываю тебя влезть на крышу и пройти по коньку над кухней миссис Барри.

Аня побледнела, но выхода не было. Она направилась к дому, где стояла лестница, прислоненная к крыше кухни. Все пятиклассницы хором воскликнули: 'Ах!' — отчасти от восхищения, отчасти от ужаса.

— Аня, не делай этого, — умоляла Диана. — Ты упадешь и разобьешься насмерть. Не обращай внимания на Джози Пай. Это нечестно — вызывать на такое опасное дело.

— Я должна это сделать. Речь идет о моей чести, — сказала Аня торжественно. — Я пройду по коньку крыши, Диана, или погибну при этой попытке. Если я разобьюсь насмерть, возьми себе на память мое колечко из бусинок.

Среди воцарившегося молчания Аня влезла по лестнице, добралась до конька, выпрямилась на этой ненадежной опоре и двинулась вперед, смутно сознавая, что находится неприятно высоко над землей и что хождение по коньку крыши не то занятие, где могло бы пригодиться богатство воображения. Тем не менее она ухитрилась сделать несколько шагов, прежде чем произошла катастрофа. Она покачнулась, потеряла равновесие и упала, покатившись вниз по нагретой солнцем крыше, ломая и обрывая ветки вившегося по ней виргинского плюща, — все это прежде, чем из груди перепуганных зрительниц, стоявших внизу, успел вырваться общий крик ужаса.

Если бы Аня скатилась с крыши по той стороне, с которой она поднялась, то Диана, без сомнения, немедленно стала бы наследницей колечка из бусинок. Но, к счастью, она упала с другой стороны, где крыша свисала с крыльца так низко над землей, что падение в этом месте было гораздо менее опасным. Тем не менее, когда Диана и другие девочки — за исключением Руби Джиллис, которая словно приросла к земле и разразилась истерическими рыданиями, — бешено промчались вокруг дома, они нашли Аню, совершенно бледную и бессильную, лежащей среди оборванных и переломанных побегов виргинского плюща.

— Аня, ты убита? — взвизгнула Диана, бросаясь на колени возле своей подруги. — Ах, Аня, дорогая, скажи мне хоть словечко, скажи мне, ты убита?

К огромному облегчению всех девочек, и особенно Джози Пай, которая, несмотря на отсутствие воображения, уже видела внутренним взором, как вечно будет носить тяжкое клеймо виновницы ранней и трагической смерти Ани Ширли, Аня, покачиваясь, села и неуверенно ответила:

— Нет, Диана, я не убита, но мне кажется, я потеряла сознание.

— Как это? — рыдала Кэрри Слоан. — Ах, как это, Аня?

Прежде чем Аня успела ответить, на сцене появилась миссис Барри. При виде ее Аня попыталась встать на ноги, но тут же упала, резко вскрикнув от боли.

— Что случилось? Что ты ушибла? — решительно спросила миссис Барри.

— Лодыжку, — простонала Аня. — Ах, Диана, пожалуйста, позови твоего папу и попроси его отнести меня домой. Я чувствую, что самой мне не дойти. И я точно знаю, что не смогу допрыгать до дома на одной ноге, если Джейн не смогла пропрыгать даже вокруг сада.

Марилла была в саду, где собирала летние яблоки, когда вдруг заметила мистера Барри, который перешел через ручей по бревенчатому мостику и начал подниматься по склону к Зеленым Мезонинам. Рядом с ним шла миссис Барри, а сзади тянулась целая процессия девочек. На руках он нес Аню, голова которой безвольно лежала у него на плече.

В этот момент Марилле открылось все. Вместе с неожиданной болью, поразившей ее в самое сердце, к ней пришло сознание того, чем стала для нее Аня. Она и прежде была готова признать, что Аня ей нравится… даже, что она к ней очень привязана. Но теперь, когда она бегом спускалась с холма, она уже знала, что Аня ей дороже всего на свете.

— Мистер Барри, что с ней случилось? — задыхаясь, спросила она, более бледная и взволнованная, чем когда-либо случалось быть сдержанной и рассудительной Марилле.

Аня, приподняв голову, ответила сама:

— Не пугайтесь, Марилла. Я ходила по коньку крыши и упала. Я думаю, что я вывихнула лодыжку. Но, Марилла, ведь я могла и шею сломать. Во всем нужно видеть хорошую сторону.

— Я должна была знать, что что-нибудь да случится, если я позволю тебе пойти на эту вечеринку, — сказала Марилла резко и ворчливо, хотя и с некоторым облегчением. — Несите ее сюда, мистер Барри, и положите на диван. Боже мой, да она в обмороке!

Так оно и было. Исполнилось еще одно из горячих желаний Ани: измученная болью, она потеряла сознание.

Мэтью, поспешно отозванный с поля, немедленно отправился за доктором, который, прибыв в должное время, констатировал, что травма более серьезная, чем предполагалось. Нога была сломана в лодыжке.

В тот вечер, когда Марилла поднялась в комнатку в мезонине, где лежала Аня с побелевшим от боли лицом, из постели ее приветствовал жалобный возглас:

— Вам меня очень жаль, Марилла?

— Все произошло по твоей собственной вине, — сказала Марилла, закрывая ставни и зажигая лампу.

— Именно поэтому вы и должны бы меня пожалеть, — сказала Аня, — потому что именно мысль, что все это моя собственная вина, и делает это испытание таким тяжелым. Если бы я имела право винить кого- нибудь другого, мне было бы гораздо легче. А что сделали бы вы, Марилла, если бы вас вызвали пройти по коньку крыши?

— Я осталась бы стоять на твердой земле и позволила бы «вызвать» меня сколько угодно. Что за чушь! — ответила Марилла.

Аня вздохнула:

— Да, но у вас такая сила воли, Марилла. А у меня ее нет! Я просто почувствовала, что не смогу вынести презрения Джози Пай. Она торжествовала бы свою победу надо мной всю жизнь. И мне кажется, я наказана так сурово, что вы не должны на меня сердиться, Марилла. Оказалось, что упасть в обморок ничуточки не приятно. И доктор сделал мне ужасно больно, когда вправлял ногу. Я не смогу ходить шесть