Я знал, что говорил: пару лет назад эти же дети бесновались так, роняя мебель, что их соседка накрутила справочную и с хладнокровием, свойственным только ей, навела справку: «А, извиняюсь, началась уже война?» Мне ту соседку как-то показали. Да нормальная!..

Где они прошли ускоренный курс молодого громилы, ума не приложу, но когда они на голову мне, молча (при молчанке следует молчать), обрушили что-то чугунное, и на голове тотчас возникла шишка, они заржали – и таким здоровым смехом, что вместе с ними не удержался, засмеялся даже я. Да, этого у них было не отнять: веселить они умели! И прижимая к шишке пять копеек, оценил я: курс молодого юмориста, не иначе, они прошли успешно, на ура.

Скоро ужин. Но невольно, про себя, я констатировал: до стола мне дойти нелегко, а до смерти – совершенно верно! Да, до стола могу я не дожить. Зато умру с улыбкой на лице, ну юмористы!

Где они прошли опять-таки ускоренный курс молодого садиста, – не ведаю, но последняя их пытка такова:

– Слава, а поговори-ка ты с собачкой!

И всучили мне домашнюю собаку. Собака извивалась на руках. Я прислушался:

– Она не разговаривает!

– Это не она не разговаривает, это почему-то ты у нас не гавкаешь. Покажи, как ты умеешь!

Я завыл.

Потом был стол, но есть мне, если честно, не хотелось…

Нет, все же хорошо, что я у них. От меня они живут через дорогу. Если что, домой я доползу. Главное, мне выползти живым.

А дети продолжали наседать…

Я ничему уже не удивлялся. Когда они меня обливали водой, били, кусали, царапали… Я не удивлялся ничему – они же дети.

Я удивился только раз, уже в конце, когда самый маленький, Григорий… Нет, не исподтишка. Без злого умысла. Меня поцеловал. Я прослезился. Даже испугался. Это что же, – подумалось мне, – прощание с телом покойного?..

На следующее утро с чувством глубокого удовлетворения, кто бы мог подумать, я очнулся. Очнувшись дома, у себя, я с тоской неукротимой осознал: определенно, мне чего-то не хватает. Вот как, знаете, бывает: не хватает человеку кислорода. Так и мне. Воды? Нет, не воды. Ломило кости. Страшно ныла голова. На помощь! В нетерпении, дрожащими руками приподнял я трубку телефона. Я набрал…

И на том конце – дети просто завизжали от восторга.

Фантастическая встреча! Вы его не можете не знать! Еду я недавно…

Нет, не так. В Москве среди продвинутых тинейджеров есть очень интересная игра. Для игры Москва незаменима: здесь концентрация ученых, всяких там артистов, VIP-персон, самых разных звезд и стриптизеров – «элиты разносолы», как заметил некогда поэт. И, конечно, там кишат политики (а куда ж Москва – и вдруг без них?!). А игра такая: кто за единицу времени увидит больше знаменитостей. И не по телевизору – живьем. Кажется, всего-то. А попробуй! Ну а вечером в компании доложит.

Чем игра мне эта симпатична? Тем, что умным быть совсем не обязательно. Информированным – да. И врать нельзя. Даже есть такая клятва: чтоб не врать. Так, если ты, к примеру, им сообщишь, что в метро ты встретил Путина, – все, ты тут же вылетаешь из игры.

Итак, понятно. Потому что все построено на честности. И, конечно, нужно быть везучим…

Да, умным быть совсем не обязательно – и игра шагнула в массы. Взять меня. Конечно, в мои годы – быть тинейджером? Но игре все возрасты покорны. И мы еще посмотрим, чья возьмет…

К слову, опыт общения с великими у меня уже был. И не скрою: был вполне успешным.

Например. Иду я по Большому Гнездниковскому и вижу… Совершенно верно! Валерию Ильиничну! Фамилия понятна и без слов. Как всегда, она спешила. Откуда? С митинга. Куда? Опять на митинг. Помню, я еще подумал: такая встреча, грех не пообщаться! Что мне у нее спросить, себе на память? И для затравки Новодворской говорю:

– Здравствуйте!

И вы знаете, что отвечает Новодворская? Она, представьте, отвечает тоже:

– Здравствуйте!

Разговор пошел. А я ж находчив. Помню, непринужденно я еще спросил:

– Который час?

Она поставила меня в известность, что:

– Два сорок!

Это время. Я запомнил. Навсегда. И вы тому свидетели: два сорок! Хоть это было восемь лет назад.

Вот такие содержательные встречи!..

А недавно… Еду я недавно под Москвой. Линия метро – Замоскворецкая: «Войковская», «Сокол», остановка – станция метро «Аэропорт». Наш вагон полупустой. Я у дверей. «Осторожно, двери закрываются!» Уже. И вдруг в последний миг, просочившись между «осторожно» и «дверьми», кто-то быстро – хоп! – шагнул в вагон. И двери съехались. Он опередил! И встал напротив. Поезд с грохотом отправился в туннель. Подняв глаза, я вздрогнул безошибочно, сказать точнее – просто обомлел.

Не прячась, он стоял передо мной. Он же, он, ну как его, который… Поразительно знакомое лицо! Великий человек, писатель он. Но кто – я поразительно не помню. Только помню: он с обложки книги. Как его, которой… Нет, отшибло!

Его внешность. Украдкой так смотрю во все глаза. Значит, так: в кашемировом мягком пальто цвета остывшего лета. Кожаная сумка. Переброшена через плечо на ремешке. Как полевая, – но не полевая. Видно – модник, элегантный и старательный. Что на ногах, уже забыл. Наверно, обувь. Клетчатые брюки – очень классные. Артистическая кепка набекрень. Кашне, уложенное как бы невзначай. Сам значительный. Спокойное достоинство. И с таким породистым лицом, что боже мой! Нос – как маленьким носам большой укор. Его глаза. И, конечно, его брови – очень адресные, их уже не спутаешь ни с чем…

И тут меня пронзило: вот оно! Передо мной, лицом к лицу – Евгений Рейн! Учитель Бродского и близкий друг Довлатова. Помните «Мне скучно без Довлатова»? Так это скучно не кому-нибудь, а Рейну. Я даже пожалел, что не тинейджер. Этот Рейн! Чтоб так демократично, чтоб в метро… Ну улов! А кому-то скажешь – не поверят. Скажут: может, ты еще и Путина? В метро…

Как в почетном карауле, я и Рейн – мы по обе стороны одних дверей. Если честно, мне он представлялся не таким… А высоким, зычным и раскатистым. А он… Ехал весь притихший, ни полслова, при росте не сказать чтобы большом.

Но еще больше удивила эта публика. Нужно ж как-то адекватно реагировать, а никто не реагирует, никто! Не приветствует такого человека. Не подбрасывает в воздух. Не ликует, не кричит ему «ура!». Не бросается на шею, не желает творческих свершений. Все уткнулись… В общем, наш народ!

Да, мы ленивы и нелюбопытны, вот позор! И придется отдуваться мне за всех…

Живой классик собственной персоной – а его никто не узнаёт. Как будто к нам вошел, ну, я не знаю, дядя Вася из Капотни со своим слесарным инструментом, а не писатель и поэт Евгений Рейн в кашемировом пальто и с легкой сумкой. А вдруг это действительно не Рейн?! Подозрительно легко он мне достался. Впрочем, мало ли похожих двойников? Так чего же я, дурак, благоговею? Во рту все пересохло, будто в засуху. Иди же! Когда еще представится такое?!

И я сделал шаг ему навстречу. А кто-то ж должен, или я не прав?

Я кричу ему так доверительно на ухо… Почему кричу? А стук колес. Продираясь сквозь завесу шумовую:

– Извиняюсь, вы – Евгений Рейн?

Он так отпрянул, чтобы оглядеться: это кто ему вворачивает в ухо? И так смотрит: мол, откуда это я? А это он, – это он откуда? Мы здесь ехали уже прилично остановок…

Я осведомляюсь, так корректно:

– Извиняюсь, это вы? – ну и так далее.

Он без особой радости признался:

– В общем, да.