нашу братскую любовь, скажи, что клянемся ему в вер­

ности и поспешаем на помощь. А если что не так мы

сделали, пусть он нас простит, как Бог велел и как мы

ему все прегрешения простили.

-    Я с радостью выполню это поручение, — покло­

нился Картымазов.

— Я знаю. Потому тебя и посылаю. Оставайся при

великом князе до нашего соединения с ним, если он

не даст тебе других поручений.

— Слушаюсь.

Картымазов вышел.

— Ну что ж, — потер руки Андрей, — что ни делает­

ся — все к лучшему! Давно мы с тобой, брат, не воева­

ли по-настоящему! У меня уже руки чешутся! Скорей

бы на эту Угру! Ох и жарко там сейчас, наверное!

— Да уж, я думаю! — согласился Борис.

…На Угре было не просто жарко — на Угре все пы­лало.

Московские войска еще в июле начали занимать городки, поселения и деревни, расположенные вдоль берегов Оки и Угры, растянувшись извилистой поло­сой на шестьдесят верст. Но до самого конца августа в Медведевке, Бартеневке и Картымазовке все было тихо и спокойно. Только один раз по берегу Угры проехал в сопровождении небольшого отряда удалой и славный прошлыми победами князь Даниил Холм-ский. Вместе со старым воеводой Образцом, под ко­мандованием наследника престола, молодого велико­го князя Ивана Ивановича, он занимал рубеж в рай­оне Медыни вдоль реки Лужи за полосой густых и почти непроходимых для больших отрядов конницы лесов, покрывающих берега Угры. Князь Холмский по приказу Ивана Молодого объезжал тогда, еще в авгу­сте, порубежный берег Угры, так, на всякий случай, просто чтобы познакомиться с местностью, потому что все были уверены, что сюда ордынцы не дой­ дут — будут атаковать на Оке, в районе Любутска, ме­жду Алексиным и Калугой, — там броды хорошие и лесов на берегу почти нет — конница может свобод­ но передвигаться.

Князь Даниил заехал в каждое имение, в том числе и в Медведевку, где его принимали Анница и отец Мефодий. Князь подивился прекрасно обученным людям,охране, дисциплине и, назвав Медведевку «настоящей крепостью», поехал дальше.

И снова наступила зловещая тишина и напряжен­ное спокойствие ожидания беды, пока однажды в теп­лый сентябрьский вечер не примчался в сопровожде­нии Леваша Копыто посеревший от волнений и уста­лости купец Манин с окровавленной головой и синим рубцом на шее.

Он немедля передал Аннице все, что услышал от Сафата, не преминув рассказать и о своих злоключе­ниях.

И тут все зашевелилось и задвигалось во всех на­правлениях.

Во-первых, немедленно отправили гонца (выбор пал на Ивашку) в стан великого князя Ивана Иванови­ча, дабы он сам знал и батюшке передал сведения о передвижении основных сил Ахмата на Угру.

Во-вторых, в тот же день собрали военный совет, в который вошли Леваш Копыто, монах из Преображен­ского монастыря, Анница, отец Мефодий, Петр Карты-мазов с матерью, Анастасия Бартенева и лив Генрих, который управлял ее имением.

Представитель монастыря — бывший воевода, про­винившийся перед великим князем и выбравший вме­сто казни пожизненное иночество, — настойчиво предлагал всем жителям московских имений укрыться за крепкими стенами монастыря, который ордынцам, говорил он, ни за что не взять — пороха, пищалей и пушек достаточно, а запасов продовольствия — на год осады.

Однако Анница категорически не согласилась по­кидать свой укрепленный дом, заявив, что Медведевка так подготовлена к войне, что может сопротивляться не хуже монастыря. Остальные тоже не решились пе­ребираться в монастырь, и монах-воевода, обидев­шись, ушел, условившись тем не менее о координации действий против неприятеля, в зависимости от того, как будут вести себя ордынцы, когда появятся на той стороне.

В самом лучшем положении находился Леваш Ко­пыто, в самом худшем — Настенька.

Леваш Копыто не боялся татар по целому ряду при­чин, главная из которых заключалась в том, что он во­обще уже давно ничего и никого не боялся. Кроме то­го, он был литовским подданным — раз; под его ко­мандой в Синем Логе находились более двухсот вооруженных и хорошо обученных людей — два; его лучшими друзьями были все соседние дворяне, вклю­чая очень воинственных верховских князей, которые под предлогом общего сбора дворянства для похода на Москву уже создали небольшую армию около деся­ти тысяч человек, — три. Леваш был твердо уверен, что Ахмат или его уланы, которые явятся сюда вскоре, ни за что не рискнут ввязываться в полномасштабную войну с теми войсками союзника, для встречи и со­единения с которыми они сюда и прибыли, — такой конфликт ставил бы под угрозу саму идею совместно­го похода на Москву — они ведь не знали, что эти са­мые верховские князья — обыкновенные разбойники и служат на две стороны — то Москве, то Литве, в за­висимости от того, как им выгодно в данный момент. Так что, если обидят их общего любимого застольно­го друга, такого человека, как Леваш, они немедля станут на его сторону, не задумываясь, служат ли они при этом Литве или Москве.

А вот у Настеньки дела обстояли гораздо хуже.

Надо начать с того, что сам статус имения в настоя­щую минуту не был до конца определен.

Имение Бартеневка, только в прошлом году пере­шедшее в подданство Великого Московского княжест­ва, находилось практически за рубежом — на литов­ской стороне порубежной Угры. До сих пор Филиппу Бартеневу не пришел из королевской канцелярии формальный ответ на его складную грамоту, и у Бар­теневых не было документа, подтверждающего согла­сие литовской стороны на их отход к Москве. По­скольку все литовские соседи знали предысторию это­го события, никаких трудностей или непонимания с их стороны не было. Но как поведут себя татары, об­наружив на землях своего союзника московское иму­щество, за которым они как раз сюда идут, предста­вить было нетрудно.

Неожиданно возникла и другая проблема.

Несмотря на то что Генрих оказался действительно очень способным и расторопным управляющим, ог­ромное строительство, задуманное Филиппом и бурно начатое во время его краткого пребывания дома, ста­ло быстро увядать сразу после его отъезда. Неслыхан­ная наивность свежеиспеченного богача, заплативше­го всем вперед за еще не сделанную работу, привела к плачевным результатам. Несмотря на все старания и уговоры Генриха, мастеровые начали потихоньку исчезать, и к концу июля их число уменьшилось из пятидесяти до десяти. Два ученых строителя стали се­товать, что они не могут работать с таким малым ко­личеством людей. Дело кончилось тем, что однажды ночью в начале сентября исчезли и ученые строители вместе с последним десятком мастеровых, оставив не­достроенными каменные стены будущего великолеп­ного дома («почти замка», как говорил жене перед отъездом Филипп), груды камней и кучи мусора по всей деревне; более того — имение стало теперь еще более беззащитным, чем раньше, — старый, прогнив­ший частокол вокруг деревни снесли начисто, а но­вый не успели построить — и теперь только груды свежих, смолистых бревен окружали Бартеневку со всех сторон.

В связи со всем этим на военном совете было ре­шено, что Настенька с детьми незамедлительно пере­езжает в Медведевку, переезжают туда также все ее лю­ди — люди Медведева единогласно решили потеснить­ся и принять в свои дома соседей, пока не минует ордынщина. В Бартеневке останутся на страже домов и строительного имущества Генрих с четырьмя моло­дыми ребятами, прошедшими боевые учения в летнем лагере Анницы. В случае появления татар они немед­ленно отступают через брод или по реке в Медведевку.

В Картымазовке решено было укрепиться и в слу­чае нападения татар держаться самостоятельно, сколь­ко окажется возможным.

Однако реальная жизнь, как это почти всегда и бы­вает, внесла свои поправки к решениям военного со­вета в Медведевке.

Как только Ивашко доложил великому князю Ивану Ивановичу Молодому о сообщении Сафата, тот немед­ленно принял решение выдвинуться всеми своими войсками на самый берег Угры.

Противоборствующие войска появились на берегу почти одновременно.

Все началось с того, что ночью, переплыв Угру, в Медведевку прибежал бледный и не на шутку испуган­ный Генрих с тремя бартеневскими людьми. Четверто­го схватили ордынцы, неожиданно напавшие передо­вым разведывательным отрядом после полуночи.

Уже через час запылало на том берегу, на месте Бартеневки, огромное зарево, а к утру явился огорчен­ный и озабоченный Леваш и привез того, четвертого.

Ордынцы долго не церемонились. Узнав, что име­ние принадлежало московитам, они немедленно подожгли его со всех сторон. Огромная масса подготов­ленных для частокола бревен вспыхнула быстро, и к полудню от Бартеневки осталось одно пепелище и груда черных от сажи каменных руин.

Схваченного ими молодого парня они заставили смотреть на пожар, велев ему навсегда запомнить это последнее в его жизни зрелище и рассказать о нем хо­зяевам, чтобы знали, как Орда поступает с теми, кто не платит вовремя дань.

Затем они выкололи ему глаза и подбросили Лева-шу, зная, что он в хороших отношениях с московски­ми соседями.

Самому Левашу повезло. На его землях остановился  ставший к этому времени тысяцким старый знакомый Сайд, который был здесь с покойным Богадуром и проникся уважением к Левашу. Он сам попросил у Азов-Шаха, в прямом подчинении которого находил­ся, чтобы тот направил его сюда, поскольку он уже знал эти места.

Сайд сразу же нанес Левашу дружеский визит, при­вез богатые подарки и заверил, что никаких бесчинств или притеснений людям Леваша от его людей не бу­дет, а если кто-то из ордынцев совершит хоть малей­ший проступок в этом направлении, Сайд лично в присутствии Леваша снесет виновному голову.

Не успело наступить утро, как на берег Угры с мос­ковской стороны вышло из лесу войско великого кня­зя Ивана Ивановича с пищалями и разнообразными пушками, от огромных до совсем маленьких.

Поскольку воевода Образец знал о летней дуэли Анницы с Богадуром, а ко всем людям, проявившим военное мастерство, он относился с исключительным уважением, боровский наместник лично нанес ей ви­зит вежливости. Он формально спросил разрешения занять берег Угры на землях, принадлежащих Медве­деву, но за пределами поселения Медведевка, на что, разумеется, получил согласие — Анница прекрасно понимала, что воевода мог здесь все занять, ни у кого ни о чем не спрашивая, но догадалась также, что Об­разца к ней привело любопытство. Он с уважением потрогал большой тисовый лук, пообещал, что его воины не будут докучать хозяевам, и откланялся, заве­рив, что всегда будет готов оказать семье Медведевых помощь во всем.