что важнее – долг по отношению к родителям, вырастившим тебя, или долг перед собратьями по духу, ставшими на защиту Отечества? Что выбрать?
В этот момент Алешке на глаза попалась скандалящая пара. Молодая женщина, рыдая, хваталась за хромого ротмистра, пытающегося втолкнуть ее обратно в выходящую на улицу дверь дома. Офицер при крестах и погонах собирался идти на регистрацию. Одной рукой отстраняя от себя жену, он палкой тыкал в прилепленную на столб листовку с воззванием: «Да пойми ж ты, дуреха, не могу я так больше! Второй раз нам не отсидеться! Да что я, мышь, что ли? Я же боевой офицер… Я этих нелюдей зубами рвать должен! Иди в дом!»
Алексей почувствовал у горла ком, развернулся и, обозвав себя идиотом, побежал по направлению к штабу.
Первый, с кем Лиходедов столкнулся, выходя от полковника Смолякова, был их с Пичугиным и Мельниковым однокашник Женька Денисов.
– Слыхал? – возбужденно зашептал Евгений. – Есаулу Алексееву разрешили формировать партизанский отряд, а комендантом города назначен полковник Туроверов!
– Про Туроверова только что слышал. А ты при ком теперь?
– Я теперь по интендантской части, помогаю пожертвования учитывать. А еще на мне выдача патронов и воинского снаряжения. Я ведомость веду.
Женька огорченно вздохнул. Ему хотелось в партизанский отряд.
– Пичуга-то на месте?
– Нет, опять в типографию поскакал с воззванием. Да, я что хотел сказать! Тебя девушка искала. Она здесь, с отцом-доктором!
У Алешки колыхнулось сердце.
– Не брешешь?
– Стану я брехать, когда ее папаша теперь начальник всей донской медицины… Да вон же она, по лестнице идет!
Лиходедов резко обернулся. По лестнице спускалась Ульяна – с той же косой, с теми же ясными глубокими глазами, сияющая улыбкой.
– Алеша? – удивленно воскликнула девушка. – Как вы… Как вы на себя не похожи… Вы изменились, да?
– Почему? – еще глупее переспросил растерявшийся юноша.
Ульяна, прижав ладошкой рот, смущенно хихикнула:
– Мне о вас столько рассказывали… Ваши друзья.
Никак не ожидал Алексей, что их встреча произойдет вот так, с кондачка. Раньше грезилось, что он вроде как официально прибудет с извинениями за давний инцидент. Конечно же, с цветами и, конечно же, при параде. А тут… Какой может быть парад в не подогнанном обмундировании скучного полевого цвета, да еще без погон, петлиц, аксельбантов? Благо галифе с гимнастеркой почти новые, а то и вовсе бы стыдно пришлось. Шинель тоже подкачала: хоть и не ношеная, а рукава – как у петрушки.
– Пойдемте на улицу? – неожиданно предложила Уля. – Мне на Почтовую, а вам куда?
– А мне Шурка Пичугин нужен. А после пойду в Инженерное управление, на Платовский. Там инженерная часть формируется. Объявление повесить надо.
– Снова воззвание?
– Да, простое совсем.
Уля взяла в руки бумажку и прочитала: «Объявление. Запись желающих поступить в инженерные части принимается в Инженерном управлении (Платовский проспект). Необходимы: техники, бывшие саперы, подрывники, мастера разных специальностей и просто грамотные казаки. Командующий отделом Фетисов».
Пока девушка с выражением зачитывала выведенные ровным пичугинским почерком строчки, Алешка с упоением вслушивался в ее голос. Грудные мурлыкающие нотки переливались, заставляя пробегать по телу сладкий холодок. Тембр голоса возбуждал и в то же время убаюкивал.
– Меня папка в богадельню отослал, – вдруг сказала Ульяна, отдавая записку обратно. – Велел все осмотреть и сделать пометки, что там от красного госпиталя осталось. Я и дальше при отце буду. После всего этого, – улыбка сошла с ее лица, – я не смею не помогать. Я раньше такая глупая была…
– Глупая?! Да что вы, перестаньте. Вы смелая! Мне полковник Смоляков и Шурка рассказывали, как вы помогали. Без вас, может, и город бы не взяли. Извините, что я тогда так глупо себя повел…
– Ну что вы, Алеша! Это я вела себя легкомысленно, как… как стрекоза какая-то. Но этого больше не будет. Такие ужасы кругом, а я… – Уля опустила глаза. – Вам, наверное, бежать надо?
– У меня, конечно, приказ… Но я… Мы еще увидимся?
Получив у девушки разрешение навещать лазарет, Лиходедов смущенно откланялся.
Уля решила: ни за что не расскажет Алексею о том, что произошло с ней накануне. За несколько часов до штурма в красный госпиталь, куда она устроилась санитаркой вопреки протестам своего отца, поступила новая партия раненых с Александро-Грушевского направления. Среди них был один крупный большевик, получивший осколочное ранение в правый локтевой сустав. То что хмурый седой мужчина, терпевший сильнейшие боли на перевязках не морщась, – важная птица, Ульяна поняла, когда к ним пришел помощник комиссара Рябов, отвечавший в городе за борьбу с контрреволюционным элементом и его поголовный учет.
– Где здеся Шайтенко? – Рябов появился в приемном покое и, ни с кем не здороваясь, быстро пошел к лестнице, переступая через носилки с ранеными. Следом за помощником комиссара последовали двое в кожаных куртках с деревянными коробками маузеров на перевязях.
Уля испугалась, что на пути чекистов встретится ее отец. Тогда он непременно сделает им замечание относительно таскаемой на сапогах грязи. Владимир Васильевич упрямо не желал мириться с антисанитарными наклонностями большей части пациентов, тем самым вызывая опасное раздражение у ненавидящих «буржуйство» маргиналов.
Отец был в шоке от Улиного желания служить в большевистском госпитале.
«Бог с тобой, доченька! Я старый – мне все равно. Я же это от нужды делаю, чтобы мы выжить могли, – ужасался он, – а ты что вытворяешь! Одумайся! Они же опасные мерзавцы, а ты у меня такая… И в эту кровавую блевотину! Ради чего? Человеколюбия?»
Но Ульяна отвечала, что, во-первых, одного докторского пайка на троих мало, а во-вторых, в облачении красной медсестры она хоть по улицам сможет передвигаться относительно безопасно.
Неожиданно мать, Зоя Михайловна, поддержала дочь:
– Нам что, в погребе ее теперь прятать? Пусть помогает, учится – мне так спокойней за вас обоих. Ты кого, Володенька, государя-освободителя ждешь? Повесили небось давно. Тут выжить бы… Господи, ад кругом кромешный!
На счастье, пути доктора Захарова и помощника комиссара не пересеклись. Уля, волнуясь, осторожно пошла следом за кожанками. Визит был загадочный. Обычно большевистские чины такого ранга в госпитальные палаты не заявлялись.
Рябов нашел Шайтенко, сухо поздоровался и сразу же вывел его в общий коридор для разговора. Уля незаметно скользнула в перевязочную, а из нее в моечную. Разговор у красных намечался конфиденциальный. Заглянув в перевязочную и убедившись, что в ней никого нет, красные (как потом оказалось – старые знакомые) начали с обсуждения действий своего командования, мешая русские и украинские слова.
– Ты же знаешь Микола, – сказал Шайтенко, словно продолжая прерванный спор, – что шахтерские комитеты не желают давать людей Сиверсу. Ростов нехай для евойных рабочих остается, а Новочеркасск Донбасскому краю пидчиним. Казаков повыведем, а зараз и столицу тута сделаем.
– А никто покуда не гонит вас на Кубань, там своих товарищей хватает. Революционный момент требует обмена силами. Пусть ваши в Ростове контру шерстят, а ростовские товарищи здеся. Без пощады. Сиверсу, сам разумеешь, местные рабочие комитеты с их выкрутасами как бельмо в глазу – он Совнаркому подчиняется. Нам депеша пришла: немедленно ликвидировать контру в Кривянке. А как мы ее ликвидируем, когда голубовцы, того и гляди, в спину ударят или по куреням тиканут? Сиверс два отряда из полка Титова сюда отправит, ежли шахтеры дыру на Ростовском фронте закроют.
